Неизвестный Линкольн - [32]

Теперь Стивен А. Дуглас отлично понимал, что конституция, утвержденная нелегальным собранием, была просто бумажкой для скрытия всей этой фальсификации. И вскоре он потребовал провести в Канзасе всеобщее честное голосование относительно того, будет ли штат рабовладельческим или нет. Естественно, его требование было обоснованным и справедливым, но президент Соединенных Штатов Джеймс Бьюкенен и несколько влиятельных политиков из приверженцев рабства были категорически против этого. В итоге Дуглас и Бьюкенен поссорились, и президент пригрозил Дугласу убрать его с политической сцены. Но Дуглас тоже не остался в долгу: «Видит Бог, сэр, я создал Джеймса Бьюкенена — я с ним и разделаюсь», — ответил он. И эти слова были не просто угрозой, а пророчеством: на тот момент рабство, как политическое явление, достигло своего апогея, но с последующими драматическими событиями его перспектива стала резко ухудшаться. Очередные баталии вокруг этого стали началом конца: в этой борьбе Дуглас расколол собственную партию надвое, приготовив тем самым хорошую почву для поражения демократов в 1860-м. В итоге победа Линкольна на президентских выборах стала не просто возможной, а скорее всего неизбежной.

Дуглас поставил на карту свою политическую карьеру ради того, во что верил он сам и все жители Севера — ради самоотверженной борьбы за благородные принципы. И Иллинойс полюбил его за это. Теперь он был в своем родном штате самым почитаемым и популярным человеком. Тот самый Чикаго, объявивший траур, с опущенными флагами и со скорбным залпом при его возвращении в 1854-м, стал теперь неузнаваем: был отправлен специальный поезд с оркестром и официальной комиссией, чтобы встретить и сопровождать Дугласа домой. Как только он вошел в город, полторы сотни пушечных залпов из парка Дирборн ознаменовали его возвращение. Сотни людей толкались, чтобы пожать ему руку, женщины разбрасывали цветы к его ногам, многие называли своих первенцев в его честь, и не будет преувеличением сказать, что его ближайшие соратники были готовы даже умереть в этой борьбе ради Дугласа. И представьте себе, спустя сорок лет после смерти политика его последователи все еще хвастались тем, что они были демократами Дугласа.

Через несколько месяцев после триумфального возвращения Дугласа в Чикаго в Иллинойсе были назначены выборы в Сенат Соединенных Штатов, и, естественно, демократы выдвинули его кандидатуру. А кого же, по-вашему, выдвинули против него республиканцы? Конечно же, человека по имени Линкольн — мало кому известного в то время. Во время последующей предвыборной кампании кандидаты несколько раз провели ожесточенные дебаты, благодаря которым Линкольн и стал популярен. Дискуссия была вокруг эмоциональных вопросов, и общественный интерес достиг небывалых масштабов. Чтобы их послушать, собирались такие огромные массы людей, каких Америка до этого не видела. Ни одно здание не могло их поместить, и часто встречи соперников проводились вечером в прериях или лесных рощах вблизи города, сотни репортеров освещали события, газеты одна за другой печатали сенсационные статьи, и вскоре аудиторией дебатов стала вся страна. И спустя два года Линкольн был уже в Белом доме… Эти дебаты были для него отличной рекламой и проложили дорогу к вершинам. Он стал готовиться к дебатам за несколько месяцев: мысленно формируя идеи и фразы, тут же писал их на клочках бумаги, на обратной стороне обложек или в уголках газет. Все это он помещал в своей маленькой шляпе и носил с собой повсюду, пока не находил время, чтобы переписать на чистые листы бумаги, после чего постоянно перечитывал каждое предложение, перефразируя и совершенствуя их. Закончив приготовление первой части своего выступления, Линкольн попросил нескольких своих приближенных прийти вечером в библиотеку штата, где за закрытыми дверями прочел им свое творение. После каждого абзаца он прерывал чтение, спрашивая мнение и комментарии присутствующих. Эта речь содержала пророческую фразу, которая с тех пор и стала популярной: «Дом, разделенный надвое, не может существовать. Я уверен, что это правительство не сможет долго продержаться полусвободным-полурабом. Я не ожидаю, что Союз распадется, и не ожидаю, что дом будет разрушен: я жду, что мы перестанем делить его. Все должно быть либо так, либо наоборот».

Когда Линкольн закончил, его друзья были сильно удивлены, посчитав, что речь чересчур радикальна и такое резкое высказывание может спугнуть избирателей. Линкольн медленно встал с места и, объяснив своим критикам основную мысль своей речи, положил конец всем обсуждениям: «Слова „разделенный надвое, не сможет существовать“ — есть абсолютная истина, доказанная опытом многих поколений. Это было правдой в течение шести тысяч лет, и мне нужно с помощью простых выражений и понятными словами донести до людей опасность времени. Пришло время озвучить эту истину, и я окончательно решил никоим образом не менять мое утверждение: за него я готов умереть. И если суждено, что из-за этой речи я провалюсь в пропасть, то я все равно согласен озвучить истину. И пусть потом я буду адвокатом до конца своих дней: там хотя бы все справедливо».