Неизвестный Линкольн - [30]

3 октября в Спрингфилде открылась ярмарка штата: тысячи фермеров хлынули в город, привозя с собой лошадей, коров, свиней, продукты, пшеницу и так далее. Домохозяйки привлекали посетителей разнообразными вареньями, пирожками, джемами и желе. Но все великолепие ярмарки просто меркло перед другим искушением: за несколько недель было объявлено, что Дуглас собирается выступить в день ее открытия, и лидеры всех политических партий штата поспешили туда, чтобы послушать его.

Речь Дугласа длилась более трех часов: пройдя по своим записям, он то защищался, то нападал, то объяснял. Сенатор яростно отвергал все слухи о том, что он якобы хотел узаконить рабство или запретить его где бы то ни было: «Дайте народу самому решать, что они хотят сделать с рабством, естественно, если жители Канзаса или Небраски в состоянии руководить сами собой, то они без проблем смогут управиться с несколькими ничтожными неграми!» — сказал он в конце своей речи.

Сидя перед трибуной, Линкольн внимательно слушал каждое слово, анализируя все его аргументы. И после речи сказал окружающим: «Завтра я повешу его шкуру над забором». Следующим же утром посыльные пронеслись по всему городу, оповестив жителей, что Линкольн собирается ответить Дугласу. Общественный интерес к этому вопросу был невероятно высок, и уже к двум часам дня все места в зале, где Линкольн должен был выступить, были заняты. Вскоре появился и сам Дуглас, как обычно, в безупречном наряде, и сел рядом с трибуной. К этому времени Мэри Линкольн была уже в зале. Рано утром она тщательно вычистила костюм мужа, приготовила новый воротник и с огромной осторожностью завязала его лучший галстук. Она хотела, чтобы его появление перед публикой было безупречным. Но, к ее несчастью, день был жарким, и, подумав, что в зале будет душно, Линкольн поднялся на трибуну без костюма, без жилета, без воротничка и, конечно же, без галстука. Его тощая длинная шея торчала из сорочки, которая, в свою очередь, просто валялась на его худых плечах. Он был непричесан, в грязной и неухоженной обуви, а несоразмерные для него брюки еле держались на одной подтяжке. С первого же взгляда на него Мэри Линкольн пришла в ярость, она наверняка заплакала бы от бессилия, если бы не аудитория.

Теперь мы точно знаем, что этот непутевый человек, которого стыдилась собственная жена, в этот жаркий октябрьский полдень начал путь, который готовил ему место среди бессмертных, но тогда ни у кого даже мысли об этом не было. В этот день он произнес первую великую речь в своей жизни: если бы все его предыдущие выступления были собраны в одной книге, а эта последняя речь — в другой, то наверняка никто бы не поверил, что автором обеих является один и тот же человек. Выступал новый Линкольн, Линкольн, который несправедливо был отвержен, Линкольн, который заступался за слабых и беспомощных, возносившись над остальными со всем своим душевным великолепием. Он представил всю историю рабства и назвал пять веских причин, чтобы ненавидеть его, а после с ловкостью политика продолжил: «Я абсолютно ни в чем не обвиняю жителей южных штатов, они такие же, какими были бы и мы, будь на их месте. Если бы у них не существовало рабства, то, конечно, они бы не защищали его, а если бы у нас оно существовало, то мы вряд ли смогли бы сразу отказаться от него. Когда южане говорят нам, что они в ответе за происхождение рабства не больше, чем мы, я не могу не согласиться: когда говорят, что этот строй уже существует и очень трудно найти выход из этого, удовлетворяющий всем, то я отношусь к этому с пониманием, поскольку я не могу винить людей в несовершении действий, которые сам не знаю, как сделать. Даже если бы я обладал всей властью мира, то все равно не знал бы что делать с действующим строем».

Линкольн выступал в поте лица более трех часов, отвечая на каждое слово Дугласа, разоблачая его софизм и выставляя напоказ всю ошибочность его позиций. Это была основательная речь и оставила основательные впечатления. Дуглас терзался, не находя себе места: раз за разом он вставал и перебивал Линкольна. Выборы были не за горами, и юные прогрессивные демократы уже отстаивали свое место, атакуя Дугласа. Очень скоро, когда жители Иллинойса сделали свой выбор, команда Дугласа была сокрушена.

По тогдашним законам сенаторов избирали законодательные собрания штатов: с этой же целью 8 февраля, 1855 года было созвано законодательное собрание Иллинойса. Специально для этого случая миссис Линкольн купила новое платье и шляпу, а ее зять — Ниниан В. Эдвардс — с полным оптимизмом готовился устроить прием тем же вечером в честь сенатора Линкольна. На первом голосовании Линкольн победил, обойдя других кандидатов на шесть голосов, но после этого начал стремительно терять голоса и к десятому голосованию потерпел неудачу, уступив место в Сенате Лиману В. Трамбуллу.

Трамбулл был женат на молодой и привлекательной Джулии Джейн, которая была подругой невесты на свадьбе Линкольнов и наверняка была единственной близкой подругой Мэри Линкольн. В тот вечер две подруги сидели рядом в ложе палаты представителей, наблюдая за выборами сенатора, и, когда победителем был объявлен муж Джулии, миссис Линкольн истерично встала и удалилась. Ее злость и зависть были настолько сильны, что с того момента и до конца своих дней Мэри Линкольн не обменялась ни единым словом с Джулией Трамбулл.