Неизвестный Линкольн - [26]

Но, несмотря на вышесказанное, миссис Линкольн все же продержалась с одной из домработниц более двух лет. Соседи с недоумением обсуждали эту сенсацию. Для всех это было загадкой. Хотя на самом деле у загадки было простое объяснение. С этой служанкой Линкольн заключил тайное соглашение: когда та впервые пришла, он позвал ее в сторону и дружелюбно рассказал обо всем, что ей надо было вынести, заранее извинившись за то, что ничем не сможет помочь. К тому же он обещал ей доплату в один доллар еженедельно, если та не будет обращать внимание на выходки хозяйки. Сцены продолжались как обычно, но, благодаря тайному сговору и денежной составляющей, Мария, так звали служанку, терпела. После каждой порции словестной брани в адрес служанки Линкольн звал ее в сторону и успокаивал, а заодно и напоминал об их соглашении, хлопая по плечу: «Продолжай в том же духе, Мария, ты все делаешь правильно, только оставайся рядом с ней».

Спустя пару лет Мария вышла замуж, и во время Гражданской войны ее муж оказался в числе солдат Гранта. После капитуляции генерала Ли она поспешила в Вашингтон, чтобы добиться скорейшего освобождения своего мужа от военной службы, поскольку не могла одна кормить детей. Линкольн был безумно рад встрече с ней: даже нашел свободную минуту, чтобы вспомнить старые добрые времена. Он хотел предложить ей остаться поужинать, но первая леди об этом и слышать не захотела, так что Марии просто отдали корзину с фруктами и немного денег на одежду, попросив прийти на следующий день для свидания с мужем. Но на следующий день служанка так и не появилась, поскольку в тот же вечер президент был убит.

Буйные истерики миссис Линкольн продолжались годами, все больше пробуждая ее ненависть и злость. Иногда она вела себя как настоящая душевнобольная. Про семью Тоддов было известно то, что у них замечались некие странности: а поскольку родители Мэри были кузенами, то вполне возможно, что эта странность была выражена у нее более ярко. Многие из ее знакомых, в том числе и личный врач, считали, что у Мэри начальная форма психического расстройства. Линкольн терпел все это «смирением Христа», но его друзья были не так «выносливы»: Херндон называл первую леди дикой кошкой и волчицей, Тернер Кинг — один из ближайших соратников Линкольна — считал ее неугомонной чертовкой и рассказывал, как на его глазах она раз за разом выгоняла Линкольна из дома. А Джон Хэй — секретарь президента в Вашингтоне — обзывал ее такими словами, печатать которые уже невозможно.

У Линкольна был друг, пастырь методистской церкви в Спрингфилде, который жил по соседству. Его жена писала, что семейная жизнь Линкольнов была очень несчастной, и часто можно было наблюдать, как миссис Линкольн метлой выгоняла мужа из дома вон. Джеймс Горли, который прожил рядом с Линкольнами шестнадцать лет, писал: «В миссис Линкольн вселился дьявол, у нее постоянно были галлюцинации, и вела она себя как сумасшедшая, кричала и плакала так, что ее слышали все соседи, и требовала, чтобы кто-то охранял их дом, утверждая, что некие жестокие люди собираются напасть на нее». Со временем ее припадки только учащались и с каждым разом становились все острее. Друзьям было жалко Линкольна: у него не было никакой семейной жизни. Опасаясь возможных сцен, он не приглашал к себе домой даже самых близких друзей, таких как Херндон и судья Дэвис, и сам избегал жену насколько мог, проводя свободные вечера в беседах с другими адвокатами в юридической библиотеке или рассказывая анекдоты собравшейся толпе в аптеке Диллара. Иногда Линкольна видели поздно ночью блуждающим в одиночестве по глухим переулкам, в унылом и задумчивом состоянии. Часто он говорил: «Я ненавижу дорогу домой!» И друзья, знающие о его несчастии, приглашали к себе переночевать.

Наверняка самым осведомленным о несчастной семейной жизни Линкольна был Херндон. И вот что написано на стр. 430–434 третьего тома его биографического труда о президенте: «Мистер Линкольн был скрытным человеком и никогда не изливал душу перед другими. Он не делился со мной о своих тяжелых переживаниях и, насколько мне известно, со своими друзьями тоже. Такое было трудно вынести, но он терпел — с грустью, но без ропота. Хотя я и без слов мог понять, когда он находился в унынии: он не был по своей натуре из тех, кто встает с восходом солнца, а в офисе обычно появлялся не раньше девяти — на час позднее меня. Но иногда он сидел в офисе уже с семи утра. Был даже случай, когда он появился до рассвета. И если, приходя на работу, я заставал его там, то знал наверняка, что над „семейным морем Линкольнов“ пронеслась буря, и воды были неспокойны. Он либо лежал на диване, вглядываясь в окно, либо сидел на стуле, положив ноги на подоконник. Часто Линкольн и не замечал, как я входил, а только отвечал на мое приветствие тихим голосом. Я сразу же брался за документы или копался в страницах книг, но его меланхолия и страдания были так очевидны, а молчание таким тяжелым, что я сам становился обеспокоенным и искал причины, чтобы пойти в суд или куда-то еще, лишь бы уйти из офиса. Дверь офиса была наполовину стеклянной, покрытая занавеской, с металлическими кольцами, висящими от шнурка. Уходя, я закрывал занавеску и, достигнув лестницы, слышал звук поворота ключа: Линкольн уединялся со своим несчастьем. Проведя час у судебных приставов, еще столько же — в соседнем магазине, я возвращался. И к этому времени Линкольн либо беседовал с клиентом, объясняя ему законы, либо облако грусти уже ушло, и он был занят рутинной историей индейцев, чтобы рассеять накопившееся с утра уныние. К полудню я уходил домой на обед, а после заставал его там же, обедающим домашними крекерами и куском сыра, которые, как я думаю, он покупал в магазине под офисом. К пяти или шести часам вечера мы расходились, но он все равно не ходил домой: либо сидел на ящике перед лестницами с парой бездельников, либо — убивал время тем же путем перед зданием суда. А свет в окне офиса говорил о его присутствии там допоздна, даже после того, как весь мир уже лег спать, силуэт худого человека, предназначенного судьбой стать президентом нации, можно было увидеть бродившим в тени деревьев и домов или тихо прокрадывающимся через дверь скромной постройки, который, как принято во всем мире, называется домом. Многие могут думать, что описанное выше слишком преувеличено. На это я скажу, что они просто не знают фактов».