Неизвестные мгновенья их славы - [17]

Но каким ароматом пойменных лугов и ржаных полей веяло с каждой страницы… Как незатейливы пейзажи с березовой рощицей, изгибом реки, полуразрушенной церковью. А люди! Доверчивые и с лукавинкой, простоватые и хитрованы, доморощенные философы и наивные мечтатели. Ушли путники за 200 верст от столицы, а попали на 200 лет назад. В исконную Россию.

Когда-то книга «Владимирские проселки» стояла в моей домашней библиотеке в первом ряду, на видном месте. Потом стали ее оттеснять те, что понаряднее, помоднее, а потом и вовсе затолкали на зады. Но я ее нашла, раскрыла, и пошла моя душа вслед за автором по размытым дождями дорогам, задыхаясь от нежности и восторга.

Дорогой читатель! Не пожалей времени, вспомни эту книгу, и она снова подарит тебе радость. А пока я хочу напомнить лишь один маленький фрагмент главы, которая называется «День одиннадцатый». Автор прибыл в милый тихий городок Юрьев-Польский. Автомобилей здесь мало, толкучки на улицах нет, трамваи не дребезжат. Живи, человек, наслаждайся тишиной и покоем.

«Вечером этого дня жители Юрьева с удивлением оглядывались на прохожего странной наружности. На голове его красовалось свитое в виде чалмы полотенце. Лицо покрывала черная густая щетина, по крайней мере дней десять он не брился. У черной курточки, надетой на голое загорелое тело, были выше локтя закатаны рукава. Огромное пространство от курточки до земли заполняли синие сатиновые шаровары. На ногах человека ничего не было, башмаки болтались, привязанные к рюкзаку при помощи собственных шнурков.

Вглядываясь в черную густую щетину, можно было разглядеть, что это совсем молодой парень с веселыми черными глазами и припухлым ярким ртом.

Больше всего смущал юрьевчан плоский деревянный ящик, таскаемый парнем на ремне через плечо. Одни предполагали, что это цыган-коновал, другие, что он сербиян-чернокнижник, третьи принимали его за бродячего фотографа, четвертые — за фокусника: смущала чалма. Но в ящике нетрудно было угадать обыкновенный этюдник».

Мы беседуем с Сергеем Куприяновым о том времени, когда счастливый случай объединил в маленькую творческую бригаду двух молодых людей — писателя и художника, жаждущих сказать свое слово. Спрашиваю: «Это было действительно большой удачей для тебя?»

«Да, — отвечает Сергей Алексеевич. — Просто подарок судьбы. Нечаянная радость.

Во-первых, я оказался в самой сердцевине реальной жизни русской провинции. Ни для Володи Солоухина, ни для меня владимирские проселки не были какой-то Ойкуменой, затерянным миром. Володя вообще был родом из тех мест, я два военных года прожил в северной глухомани. Но надвигалось новое время, ведь это же был канун шестидесятых. Мы — творческие люди — хотели осознать, что же нас ожидает, и каждый по-своему стремился выразить это.

Во-вторых. Я буквально погрузился в историю Руси. Здесь все дышало древностью, далекой стариной. Монастыри, храмы, усадьбы. В музеях нас встречали подвижники русской истории и культуры, высокообразованные люди, исследователи, ученые.

И в-третьих. Оба мы стали замечать интересную вещь: благодаря нашему с Володей тесному содружеству, общим впечатлениям он в описании пейзажа как бы использовал кисть и акварельные краски, я же, делая зарисовки, невольно «рассказывал» сюжет. В книге эти моменты очень узнаваемы».

Спрашиваю о самом памятном, самом незабываемом событии в этом путешествии. Сергей Алексеевич, не задумываясь, отвечает: «Для меня как для художника — конечно, тот случай, когда мы искали „репинскую точку“». Рассказ записывался на пленку. Его интересно послушать.

«На четырнадцатый день пути мы подходили к селу Варварино. Оно располагалось на полукруглом зеленом холме, внизу извивалась неширокая река. За рекой луга. Это была как раз пора цветения, и луга не зеленели, а залились сиренево-лиловым цветом. Неподалеку огромное хлебное поле. Небо ярко-голубое с белыми шапками облаков.

Очень живописно смотрелся на холме двухэтажный каменный дом с четырехугольным колпаком на крыше.

В местном краеведческом музее нам рассказали, что эта усадьба принадлежала старшей дочери поэта Тютчева — Екатерине Федоровне, а она была в близком родстве с известным писателем и общественным деятелем Иваном Сергеевичем Аксаковым. За резкое выступление против действий русского правительства в Балканском вопросе Александр II отправил Аксакова в ссылку. Иван Сергеевич выбрал тихое имение своей золовки во Владимирской губернии. Передовая русская интеллигенция открыто поддержала Аксакова. В его защиту выступили Достоевский, Крамской, Чайковский и многие другие деятели русской культуры. Павел Третьяков предложил Илье Ефимовичу Репину незамедлительно ехать вслед за изгнанником в село Варварино и написать с него портрет, который будет выставлен в его галерее. Репин принял заказ безоговорочно и немедленно отправился во Владимирскую губернию.

В том же музее нам дали богатейший материал о жизни Аксакова в ссылке. Тут были письма, стихи, дневниковые записи, газетные статьи. Вдруг в одном письме Ивана Сергеевича читаем, что Репин не только написал портрет Аксакова, но, восхитившись окрестностями, пошел на этюды.