Неизданный Федор Сологуб - [19]

    Пусть вечером пишут некролог.

Вдову мы утешим в прискорбной утрате,

    И плач ее будет недолог.

25 февраля 1916

Вагон. Мценск — Орел

146–147

ТАНКИ

             1

Осыпайтесь, лепестки

Сладкого жасмина

Легче грезы.

Не настигнут вас угрозы,

Не найдет кручина.

             2

Мне упрек не шлите,

Милые цветочки,

Взятые в полях.

Вам увянуть скоро,

А мои мечты бессмертны.

29 июня 1916

148 [42]

В таинственную высь, в неведомые веси,

В чертоги светлого и доброго царя

Зовет настойчиво нездешняя заря.

Там чародейные вскипают смеси.

Душа упоена, земные гаснут спеси,

И с бесом говоришь, веселием горя,

Все знание свое попутчику даря,

И бес несет во всё уюты в дальнем лесе.

Откроет пред тобой заросший мохом склеп

Веселый Рюбецаль, покажет груды реп.

Желанью каждому ответит формой крепкой

В руках кудесника скользящий быстрый нож.

И станет правдой все, что было прежде ложь.

И отроком бежит, что вырастало репкой.

20 июня 1918

149

Душу вынувши из тела,

Разве радуется Смерть?

Ей убийство надоело,

Иссушило, словно жердь.

Истомилась от размахов

Умерщвляющей косы,

Извелась от слез и страхов.

Жаль ей сгубленной красы,

Тошны ей на диком пире

Токи терпкого вина.

Изо всех, живущих в мире,

Ныне всех добрей она.

9 августа 1918

150

Не заползет ко мне коварная змея.

Ограду крепкую от злого своеволья

Поставила мечта державная моя,

И падает мой враг в унылые раздолья,

И торжествую здесь, как царь великий, я,

Как копья воинов, блестят в ограде колья.

Сосуды подняты для буйного питья,

Как первый свет зари над росной чашей всполья.

На опрокинутом лазоревом щите

В гореньи выспреннем, и в милой теплоте,

В атласной пышности, в шуршаньи томном шелка

Такой причудливый, но ясный мне узор!

И созидается мечте моей убор,

И, ароматная, легко дымится смолка.

8 июня 1919

151

Здесь недоступен я для бредов бытия.

Весенней радости, пророческой печали

Здесь плещет светлая, немолчная струя,

В которой радуги алмазно заблистали.

Зеленоокая, лукавая змея

Здесь чертит чешуей, прочней дамасской стали,

Лазурные слова на пурпурной скрижали,

Змея премудрая, советчица моя.

С речами вещими и с тайною утешной

Нисходит здесь ко мне забвенье мглы кромешной,

И чаши золотой к устам близки края.

Я песни росные к фиалкам наклоняю,

Плетение оград узором заполняю

Великолепнее, чем дали бытия.

14 июня 1919

152

Иссякла божеская жалость,

Жестокость встретим впереди.

Преодолей свою усталость,

Изнеможенье победи.

Ты — человек, ты — царь, ты — воин,

В порабощеньи ты не раб.

Преображенья будь достоин,

Как ни растоптан, как ни слаб.

14 июля 1919

153

Душа немая, сострадая

Чужим скорбям, поет свое,

Истомою благословляя

Разрушенное бытие,

И верит вещему обету,

В изнеможении горда.

Но снова устремиться к свету

Уж не захочет никогда.

12 (25) декабря 1919

154 [43]

Довольно поздно, уже летом

В усадьбу добралися мы,

Измучены в томленьи этом,

Во тьме и холоде зимы.

В тот год округа костромская

Приветила нас не добром.

Втеснилась школа трудовая

В наш милый сад, в наш тихий дом,

И оказался очень грубым

Педагогический состав,

От нас в усердии сугубом

Почти всю мебель растаскав.

И деревенской тоже власти

Понравилось поворовать,

А чьей тут больше было части,

Довольно трудно разобрать.

Здесь на зиму мы запирали

Одежду летнюю в запас,

И, вообще, все оставляли,

Что летом надобно для нас.

Но граждане нас проучили, —

Ах, отвратительный урок! —

И все, что можно, растащили,

Презревши слабый наш замок.

Три пары было там сандалий, —

В числе другого взяли их,

Но я жалел для сельских далей

Моих ботинок городских.

Истреплешь жаркою порою, —

А уж не новые они, —

А новых в Питере зимою

Не купишь, — старые чини,

И вспомнил я былые годы,

Мои ботинки уложил,

И дома, и в простор природы

Стопами голыми ходил.

И прежде костромской дорогой,

Храня былую простоту,

Ходил я часто босоногий,

И обувался на мосту,

Теперь два раза на неделе

Ходить пришлося мне туда,

И нынче ноги загорели

Гораздо раньше, чем всегда.

Босым ногам идти приятно

По глине, травам и пескам

Шесть верст туда, шесть верст обратно,

Да две версты до центра там.

Да что же в жизни неприлично?

И приходил в губисполком,

Хоть костромской, а не столичный,

Я постоянно босиком.

13 (26) апреля 1920

155

Мне говорит наставник мудрый,

Что я — царевич. Шутит он?

Я — просто отрок чернокудрый,

В суровой простоте взрашен.

Мне хорошо. По гордой воле

Себе я милый труд избрал.

Я целый день работал в поле,

За плугом шел я, и устал.

Одежды сбросив, обнаженный,

Как раб, я шел в моих полях.

Лишь пояс был, из лент сплетенный,

Да медный обруч на кудрях.

Моим велениям покорный,

По тучной ниве плелся вол.

Я по земле сырой и черной

За тяжким плугом мерно шел.

Кнута я не взял, — только криком

Порой я подбодрял вола,

И в напряжении великом

Мой плуг рука моя вела.

Меня обвив палящим паром,

Мне говорил горящий Феб,

Что землю я бразжу недаром,

Что заработал я мой хлеб.

Моею знойной наготою

И смущена, и весела,

В село тропинкой полевою

Из города девица шла.

Со мной немного постояла

У придорожного креста

И, вспыхнувши, поцеловала

Меня в горячие уста.

Она шептала мне: — Оденем

Тебя порфирой, милый мой,

И медный обруч твой заменим

Мы диадемой золотой.

Словами странными смущенный,

Я промолчал. Она ушла.

Стоял я, в думы погруженный,

Лаская томного вола.

Но что ж я! ждет меня работа, —

И скоро отогнал я лень.