Неизбежное признание - [7]

Бог мой, да она интересная женщина, размышлял Крис. Даже с этой белой прядью в волосах, которой завтра уже может не быть. Изменчива как ртуть. Час назад она была эксцентричной девчонкой богемного вида, а теперь перед ним настоящая леди.

Они подошли к берегу.

— Сейчас температура в озере около двенадцати градусов. И если вы не привыкли к ледяной воде, возможно, вам захочется надеть специальный плавательный костюм. У нас в доме есть пара таких, и один из них вполне может вам подойти.

Лоре казалось, что самое лучшее — остановить их отношения на уровне хозяйки и гостя.

— А разве вы сами таким костюмом не пользуетесь? — спросил Крис, поскольку тон ее сообщения как бы подразумевал, что ей это не нужно.

— Нет. Я ведь в этом озере плаваю всю свою жизнь. Тут есть одна хитрость: пока совсем не закоченеешь, надо успеть добраться до плота, потом полежать там на солнышке и согреться, а уже затем плыть обратно. Мы здесь все научились плавать быстро. Между прочим, в эллинге есть две лодки: одна парусная, другая с веслами. Большая парусная лодка сейчас на ремонте. Слава Богу, у нас никогда не было моторок.

Они остановились у самой воды. Не было слышно ни единого всплеска.

— Вас не беспокоит то, что вы здесь совсем одна? — спросил Крис, взглянув на хрупкую женщину, стоявшую рядом.

— Конечно нет! Здесь я ощущаю себя куда в большей безопасности, нежели в городе среди своих многочисленных соседей.

Огден почувствовал себя глупо. Лора, казавшаяся сейчас особенно утонченной и изнеженной, несомненно, была натурой сильной и независимой. Он повернулся и снова поглядел на возвышающийся на холме особняк.

— Сколько этому дому лет?

— Его закончили в тысяча восемьсот семьдесят пятом году, а строили почти пять лет. В те времена сюда надо было добираться целых четыре дня по воде и в карете. Поэтому семья выезжала сюда на все лето вместе со слугами и гостями. Если вам действительно интересно, я покажу альбом, который составил один из моих предков.

— Тысяча восемьсот семьдесят пятый год? Наверняка здесь должно быть хотя бы одно привидение.

Лора отрицательно покачала головой.

— Боюсь, привидений здесь нет. Хотя гости нередко высказывали подобные предположения. Видите ли, они обитают только в домах, где когда-то жили сумасшедшие или же кто-то умер насильственной смертью. А моя семья всегда была на редкость добропорядочной… Да и сейчас она такова.

— Даже дядюшка Марк?

— Марк был, конечно, странноват, но сумасшедшим его не назовешь.

Был ли в словах Лоры особый смысл? Она с упоением принялась рассказывать о дяде, об их чудесных прогулках то пешком, то под парусом.

— Значит, вы с ним были очень близки, — сделал вывод Крис.

Она кивнула.

— Марк был самым главным человеком в моей жизни. Отец не очень-то заботился о детях, он был равнодушен к нам — и пока мы были маленькими, и когда выросли. Он воспринимал нас лишь как статью расхода. Меня же с Марком сближало уже одно то, что мы считались в семье неудачниками. Он был мне больше чем отец. Неженатый, без детей, дядя воспринимал все мои беды и радости как свои.

Лора почему-то обрадовалась возможности поведать Крису несколько семейных историй. Она развернулась и прямо взглянула ему в лицо, застав его врасплох.

— Знаете, доктор Огден, если вы что-нибудь раскопаете в доказательство того, что мой дядя был мошенником, я намерена сделать все, чтобы это осталось нашей семейной тайной.

— А вы считаете, что ваш дядя был мошенником?

— Я — нет, но в семье уже давно подозревают, что с Марком дело нечисто.

— Вы когда-нибудь смотрели его бумаги?

— Только краем глаза, когда упаковывала. Я не сильна в теоретической физике. Скажу больше — я толком-то и не знаю, что это слово означает.

— В этом вы ой как не одиноки! А теоретическая физика — это, когда одни ломают головы и изобретают всякую ерунду, которую другие потом воплощают в жизнь.

— Вы говорите, как Марк. Он оставил после себя тонны записей. Боюсь, вы даже не представляете, что вас ждет. Все эти бумаги в ужасном беспорядке — я ведь не знала, что именно упаковываю. Между прочим, вы читаете по-немецки?

— По-немецки? — удивился Крис. — Читать могу, а вот говорю скверно. Почему вы спрашиваете?

— Некоторые заметки Марка написаны по-немецки. Он отдавал предпочтение немецким корням нашей семьи, а не голландским, считал голландцев по природе своей стяжателями. Думаю, благодаря тому, что он вел свои записи на немецком, Марк не забыл язык.

— А вы говорите только по-английски?

— Немного по-немецки. А еще по-французски и по-итальянски.

— По-итальянски?

— Моя мать — американка итальянского происхождения. У нее есть родственники в Италии, и я их регулярно навещаю. Мне кажется, это куда менее скучно, чем быть на все сто процентов англосаксонской американкой. Так что я, честно говоря, итальянский язык специально изучала. Странно, что Фреда не объяснила вам, что своею эксцентричностью я обязана этой ветви моей семьи.

— Так вот откуда у вас такие волосы?

— Это от матери. — Лора погладила седую прядь.

— Вы… вы хотите сказать, что эта прядь — некрашеная?

Лора расхохоталась. Ого, как здорово она все провернула — и момент подходящий! Теперь у бедняги профессора наверняка голова пошла кругом.