Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI - [3]

Малагис в ответ:

«Это повесть, досель еще не памятная.

39 Знайте: все, чьи здесь ни резаны имена,

Никогда не хаживали по свету,

А взойдут через семь веков

К вящей славе грядущего поколения.

Мудрый волхв британский Мерлин

При царе Артуре,

Велев скласть водоемные каменья,

Велел врезать в них деянья потомков.

40 Это чудище изверглось из недр[10]

Ада о ту древнюю пору,

Как настали у людей мера, вес, закон и суд,

И поля всполосовались межами.

Но не вмиг полонило оно мир,

Тех и этих обошед стороною;

И досель, уже повсеместное,

Разит только подлый люд и черную чернь.

41 От начальных пор до наших дней[11]

Росши и выросши,

Так оно и впредь

Взрастает выше и круче всех чудовищ, —

Сам Пифон,

Писанный для нас в старинных хартиях,

Вполовину не был таков

Бешен, страшен, гнусен и лют.

42 Тут и быть от него великому поеду —

Всем извод, погубление и скверна:

Здесь на белом камне

Малая лишь малость тех черных бед.

И когда не станет сил звать о помощи, —

Эти,

Чьи на камне имена ярче пламени,

Придут вызволить свет из злой невзгоды.

43 Первым рушителем хищного зверя

Станет сей французский Франциск, —

Немногие с ним к плечу

И никто впереди:

В королевском блеске, в рыцарской доблести

Он затмит

Многих, прежде слывших столь славными:

Так светила меркнут пред вставшим Фебом.

44 В первый год счастливого королевствования,[12]

Не упрочивши еще венца на челе,

Он ударит с Альп,

Прорвав ковы, замкнувшие тропу,

Движим гневом, благородным и праведным,

Что доселе не отмщены

Те обиды, которыми на французов

Яро грянул стадный скотопас.

45 С лучшим цветом Франции[13]

Он ниспустится в ломбардские нивы

И размечет Гельвецию, которая

Больше ввек не воздымет гордый рог.

А в позор и срам

Флорентийцу, Риму и испанскому воинству

Он скрушит твердыню,

Мнимую дотоль необорной.

46 И к тому-то сокрушению[14]

Паче всякого иного оружия

Ему будет тот меч, которым он

Вырвет жизнь развратительного чудища:

Всякий стяг

Перед тем мечом иль вспять иль в прах,

И ни ров, ни вал, ни тын, ни камень

Никакому городу не укров.

47 Просияет сей государь[15]

Всем величьем счастливых воевателей —

Душой Кесаря, зоркостью ума,

Явленного над Тразименой и Треббией,

И удачею Александра,

Без которой все замыслы — туман и дым.

А в щедротах

Ему нет ни примера, ни подобия.

Похвала современникам автора

48 Таковым своим сказом Малагис[16]

Заронил в сердца рыцарей желание

Знать по имени

Всех убийц убийственного чудища.

И меж первыми был прочтен Бернард,

О ком сказано в Мерлиновой похвале,

Что его Бибиена им возвысится,

Как Сиена и смежная Флоренция.

49 Никому не стать впереди[17]

Сигизмунда, Иоанна, Людовика

Из Гонзагов, из Сальвиатов, из Арагонцев,

Трех заклятых врагов исчадью ада.

Вот Франциск Гонзаг,

За которым — Фредерик, его отпрыск,

А с ним зять его и с ним свойственник его,

Тот урбинский, этот феррарский.

50 При урбинском его сын Гвидобальд[18]

Ни отцу и никому не уступит доблестью;

Два Фиеска, Синибальд и Оттобон,

Травят лютую тварь, и каждый быстр;

Граф Газольский

В жарком звере разогрел острие

Царь-стрелы, ибо лук его — от Феба,

А от Марса — меч.

51 Два Геракла, два Ипполита,[19]

И еще Геракл, и еще Ипполит,

Тот Гонзаго, а этот Медичи,

Гонят чудище, травят и томят;

Не отстанут

Ни за сыном Юлиан, ни за братом Фердинанд;

Андрей Дориа быстр и остр,

Франциск Сфорца никому не попустит.

52 Благородной, знатной, яркой крови[20]

Два Авала несут в гербе

Тот утес, которым

Нечестивый сжат Тифей с головы до змеиных пят;

И еще двое,

Ни за кем не вторые пред страшным зверем,

А у ног написано: Альфонс Вастский

И Пескарский всепобедный Франциск.

53 И тебя ли мне позабыть,[21]

Фердинанд Гонсальв, краса Испании,

Пуще прочих в сонме

Вознесенный Малагисовою хвалою?

Монферратский Гульельм

Столь же зрится меж вставшими на чудище,

И иные, и многие, но всех их — горсть

Пред несчетными ранеными и мертвыми.

Появляется Иппалка с жалобой на Родомонта

54 Оттрапезовавши,

Провождали спутники полдневный зной

В милых толках и достойных весельях

На коврах под сенью прибрежных древ,

Малагис же и Вивиан же

Для их отдыха были при оружии,

Как вдруг видят:

Одинокая к ним торопится дама.

55 А была это самая та Иппалка,

У которой славного скакуна Фронтина

Отхитил Родомонт,

И она, моля его и срамя его,

Шла вослед целый день, и наконец

Своротила к Агрисмонтскому замку —

Ей сказали (а кто — не знаю),

Что в том замке Руджьер и Рикардет.

56 А бывавши здесь и знавши места,

Вот она и пустилась прямиком

К тому самому Мерлинову источнику,

И находит там, как сказано, всех, кто был.

Но, радея умеючи и бережно,

Как исполнить порученную весть,

Увидав она Брадамантина брата,

Не дала и виду, что Руджьер ей знаком.

57 Поклон ее — одному Рикардету,

Словно только к нему она и шла;

И, ее узнав, Рикардет

Встал навстречу и спрашивает: откуда?

И она поведывает свою повесть,

Глядя взглядами, красными от слез,

Сквозь вздохи, но громким голосом,

Чтоб услышал близстоявший Руджьер.

58 Говорит она: «Я вела в поводу,

Как то велено было твоей сестрицею,

Ее дивного, славного и любимого

Коня, имя которому Фронтин,

А вела я его к городу Марселю,

Где сулилась она в немного дней

Быть сама, а мне приказала

Доспеть раньше и ждать ее с конем.

59 Я была отважна в том мнении,

Что никто не найдется здрав

Посягнуть на коня, о коем сказано,