Негативная диалектика - [17]

Идеология ни в коей мере не похожа на философию, во всяком случае, на идеалистическую философию выражения. Такая философия проникает в фундамент и подземелья первого и первоначального; она практически безразлична в своем отношении к любому содержанию; эта философия внедряется во внутреннюю тождественность понятия и вещи, утверждающую и легитимирующую мир, если постигнута и понята зависимость сознания от бытия в целом.

Привилегия опыта

Объективность диалектического познания, жестко противопоставляя себя традиционному идеалу науки, нуждается не в "меньшем", а в "большем" присутствии субъекта. Иначе философский опыт изживает себя. У позитивистского духа времениэтовызывает аллергическую реакцию. К такого рода опыту готовы, по-видимому, не все. Он является прерогативой индивидов, обусловлен их задатками, способностями, историей жизни; элитарно и недемократично выглядит требование рассматривать этот опыт в качестве условия познания. Можно согласиться, что все не могут философствовать одинаково; нет аналогии с тем, как люди с сопоставимым уровнем интеллекта в состоянии воспроизводить естественнонаучные эксперименты или понимать математические доказательства, хотя для этого (таково расхожее мнение) необходим своеобразный талант и одаренность. Во всяком случае, субъективную составляющую философии дополняет нечто иррациональное по сравнению с виртуально бессубъектной рациональностью идеала науки, перед глазами которого - взаимозаменяемость всего всем.Этоиррациональное не является природным, естественным качеством. Внешне демократический аргумент ("заменяемость") игнорирует, что делает мир власти из своих "граждан по принуждению". Духовно противостоять этому миру могут только те,ктоеще не совсем "смоделирован". Критика привилегии превращается в привилегию - такова диалектика мирового процесса. Чистой фикцией было бы предположение, что все могут познать или, по меньшей мере, заметить все, подчиняясь социальным условиям и требованиям, в частности, условиям и требованиям образования (которое есть не что иное, как мелочная опека и вождение на помочах духовных производительных сил); разве можно духовно выровняться, постоянно деформируя, калеча себя в ситуации образовательного убожества и диагностированных психоанализом патогенных процессов раннего детства, которые реально не изменяются. Если налицо ожидание чего-нибудь подобного, то это означает, что познание конституируется как познание пафосных свойств человечества, реализующего возможность познания и опыта при помощи закона всегда-равенства, все-равнопо-добия (если такое познание вообще владеет этими законами). Конструкция истины по аналогии volont? de tous - самое "внешнее" следствие из понятия разума; от имени "всех" она ввела бы в заблуждение касательно всего, что "всем" нужно. О тех, кому незаслуженно повезло, и в своей духовной деятельности - деятельности собирания и синтеза, они не приспосабливаются к общепринятым нормам (счастье, за которое в отношении к окружающему миру достаточно часто приходится платить), можно сказать (морально осуждая и одновременно поддерживая, ободряя), что большинство из тех, для которых это говорится, не в состоянии видеть или запрещает себе видеть из справедливости по отношению к действительности. Критерием истинного не является его непосредственная коммуникативность в отношении каждого. Можно противостоять принуждению - практически универсальному, подменить коммуникацию познанного с самим познанным и, по возможности, возвысить ее, в то время как каждый шаг в направлении коммуникации предает и искажает истину На этот парадокс работает все, воплощенное в языке. Истина непосредственно не дана отдельному индивиду и сильно нуждается в субъективном опосредовании; поэтому большое значение имеет для нее позиция, которую Спиноза с энтузиазмом предлагал уже для отдельной, единичной истины, - истина является знаком самой себя. Характер привилегии, который придает ей Rancune, истина теряет, потому что она высказывается не непосредственно в опытах, которым и обязана своим существованием, а вставляется в фигуры и связи обоснования; они доводят истину до очевидности или передают ей свои недостатки и издержки.

Элитарное высокомерие философский опыт всегда откладывает на потом. Философское познание должно отдавать себе отчет в том, насколько (в силу своих возможностей в существующем) оно этим существующим (в том числе - и классовым отношением) запачкано. В философском познании шансы, которые подчас дает всеобщее частному, обращаются против самого всеобщего, поэтому всеобщее саботирует философский опыт. Если эта всеобщность создается, конструируется, то тем самым меняется и опыт всех отдельных индивидов; во многом этот опыт начинает зависеть от случайности, которую он обязательно искажает, даже в случаях самоконтроля. Учение Гегеля об объекте, себя-в- себе-рефлектирующем, продолжает идеалистическую версию философского опыта; в преобразованной диалектике субъект виртуально превращается в форму рефлексии объективности, только освобождаясь от своей суверенности. Теория опредмечивается в отношении мыслящего индивида тем меньше, чем менее она представляется как дефинитивно всеобщая. Индивиду разрешено избавиться от проклятия системного принуждения, остаться непонятым, неподвластным собственному сознанию и опыту, если патетическое учение о субъективности, расплачивающееся за абстрактный триумф отказом от своего особенного содержания, смирится с этим. Это соизмеримо с такой эмансипацией индивидуальности, которая осуществляется в период, начиная с великого идеализма идосовременности; ее достижения, несмотря и вопреки современному прессингу коллективного регресса, теоретически нельзя отрицать, как и импульсы диалектики, начиная с 1800 г. Хотя индивидуализм девятнадцатого века и ослабил объективирующую силу и мощь духа, которая минимизировалась в знание об объективности и о ее конструкциях, он овладел вместе с тем неоднородностью, разнокачественностью, дифференциированностью духа, которые сделали познание объекта еще болеенеуязвимым.