Нефть в наших жилах - [43]

Щекотливый разговор будто бы окончился, она снова опустилась на коврик, села, подогнув ноги, и подозвала кокота уже совершенно другим голосом, ласковым:

— Иди ко мне…

Он, изо всех сил пытаясь скрыть досаду, послушно опустился на коврик рядом с нею.

— Ты знаешь, я приехала сюда, чтобы говорить с вашими женщинами об энергии. Наша земля бедна, холодна, но обширна, и за то, что они ставят свои космодромы на нашей земле, прокладывают по ней свои путепроводы, мы просим у них тепло и свет. Я скоро уеду, и…

Она отвернулась к огню, светотени резче обозначили гордые линии её лица. Ей было тридцать, она ещё никогда не была замужем, не имела детей, и в Малколме в этот момент проснулась особенная грустная жалость, она всегда просыпалась, когда он понимал, что в ком-то ненароком разбудил чувства более сильные, чем испытывает сам. Такая жалость была самым трудным моментом в его профессии. Он хотел, чтобы всем было легко, волшебно и сладко любить. Чтобы всем было просто открывать настежь сердца и запускать туда ветер перемен. Но не все так могли. Некоторые любили тяжело, крепко и, расставаясь, не отпускали, а отрывали…

— Марон. Договаривайте… Что вы хотели сказать? — он попытался погладить её по волосам, но она отстранилась.

— Я расскажу тебе древнюю легенду моего народа.

Она снова неотрывно глядела в камин. От порхающих отблесков пламени её неподвижное лицо казалось выточенным из янтаря.

— В далекой северной стране, где кругом на многие версты лишь льды, и даже жилища людей состоят изо льда и камня, давным-давно жила прекрасная смелая девушка. Однажды она увидела в проезжавших мимо санях юношу из соседнего поселения, и, прельстившись его свежестью и красотой, стала просить его руки. Но юноша оказался самовлюблённым и капризным. Он был так прекрасен, что многие девушки несли к его ногам драгоценные дары — превосходную рыбу, оленьи, медвежьи и волчьи шкуры — избаловавшись, он хотел большего. «Принеси мне с далёких гор самоцветы самого ледяного царя Хийси, — объявил он девушке с самодовольной ухмылкой, — и тогда, быть может, я стану твоим.» Все убеждали красавицу не ходить в горы: рыдал отец, мать сидела хмурая и глядела на огонь в очаге. Но девушка была неумолима, больно жгло сердце ее пламя первой любви, и она пошла. Много раз побывала она на краю гибели. И странствовала так долго, что в родном поселении давно уже оплакали её как погибшую. Юноша тот ушёл жить с другой девушкой. Но сам горный царь Хийси, когда достигла она, наконец, своей цели, приветствовал её не остриём клинка, а добрым словом: «Никому из смертных ещё не удавалось достичь моих чертогов, — произнёс он страшным громовым голосом, от звука которого понеслись обвалы по склонам гор, — Все они замерзали. Горяч видать тот огонь, что в твоей груди. Проси у меня чего хочешь, дорогая гостья.» «Отсыпь мне немного твоих самоцветов, ледяной царь.» — сказала девушка. Хийси задумчиво почесал свою ледяную бороду. «А на что они тебе, храброе дитя?» «Не от жадности прошу, ледяной царь, возлюбленный мой хотел бы владеть ими…» — ответила девушка. И Хийси дал ей самоцветов. Один из них был особенно большой, с одного конца острый, будто меч, и она спросила: «А на что мне этот, он между остальными бросается в глаза и вид его внушает страх, такой совсем не годится в дар моему возлюбленному.» На что ответил, покачав головой, ледяной царь: «Спустись вниз, и узнаешь, годится или нет.» Отправилась смелая девушка в долгий обратный пусть. Ещё много дней прошло, и снова не раз оказывалась она на краю гибели. Воротившись в поселение, нашла она своего возлюбленного в объятиях другой, пронзила она его неверное сердце острием самоцвета горного царя Хийси. И потекла из раны вместо крови талая вода, ибо не горячее сердце носил в себе самовлюбленный красавец, а ледяное.

Леди атташе замолчала, устремив на Малколма внимательный взгляд. В глубине её узких глаз с изысканно приподнятыми внешними уголками вспыхивали и исчезали оранжевые огоньки. Он опустил ресницы. Предчувствие тонко и холодно коснулось его сознания. «Что если она обо всём уже догадалась, и просто мучает меня, дожидаясь чистосердечного признания? Так поступают многие ревнивицы…»

— Тебе не понравилась моя история? — спросила она с маленькой хитрой пронзающей улыбкой, за которой точно пламя за заслонкой камина бесшумно хлопало крыльями глухое белое отчаяние.

Малколм не мог ничего сказать. Он понимал её, он чувствовал её боль, которую она так жестоко и гордо выражала, и он точно знал, что бессилен ей помочь. Мера любви, отпущенная ей его сердцем, оказалась слишком малой, чтобы её сердце утолить. Встречаются сердца, чтобы напоить которые своё нужно отжать досуха. И сердце Марон было из таких.

7

Тайра Мортал торжествовала. Честное голосование ли, связи ли с мафией, злополучное ли письмо «сверху» — было совершенно не важно, что именно вознесло её на губернаторский пост — все средства оказываются оправданными в миг высшего триумфа — достижения поставленной цели.

Дискуссионый зал Мраморного Дома в Атлантсбурге гудел равномерно и глухо, как трансформаторная будка. Депутаты, заместители, советники по самым разным вопросам, работники администрации важные и помельче — все поздравляли Леди Губернатора с заслуженной победой — подходили, жали руку, говорили заготовленные слова. Кто-то даже принёс цветы — пышный, почти шаровидный букет мелких роз: он лежал перед Тайрой на трибуне, похожий на белого барашка с голубой ленточкой. По залу время от времени чинно, подобно прибою в благостную погоду, прокатывались аплодисменты.