Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского) - [43]

— Баратынский! — окликнул твердый начальственный голос.

Он споткнулся и стал навытяжку, истово уставясь на румяного долговязого офицера в каске с белым султаном.

— Да как ты смеешь, братец! — свирепо начал офицер — и вдруг расхохотался: — Ты и впрямь не узнаешь, маркиз?

— Галаган? Вы… ты?

Галаган прищурился с бесцеремонным любопытством.

— Друг Баратынский, но отчего ты в таком мизерабельном виде?

Евгений молчал, отчаянно багровея. Поль, спохватившись, с горячностью сжал руку бывшего приятеля.

— Бога ради, не принимай моих слов в расчет. Я пошутил. Но куда ты? В казармы? Идем же, мне как раз по пути.

— Ты… Ты давно в офицеры выпущен?

— Да-вно, брат! Год почти. Высочайшим приказом — прапорщиком в лейб-гвардии коннопионерный эскадрон, — весело отчеканил Поль и рассмеялся самодовольно. — Выслужился! Смыл пятно! Ты ведь помнишь?

— Да, разумеется…

Поль, шагая рядом, небрежно сунул ладонь в карман Евгеньевой шинели. Ему, видно, доставляло удовольствие панибратствовать средь столичной улицы с простым солдатом.

— Но все-таки жаль, что судьба так круто обошлась с тобою. Весьма жаль. А знаешь — после вашего… вашего ухода в корпусе стало пустее — ей-богу! Скушно как-то.

Галаган развязно толкнул товарища в плечо:

— Эх, головушка! Надо было искать, просить, добиваться. У тебя ведь связи, дядюшки; можно бы писать на высочайшее имя — через моего брата. Он ведь в канцелярии Кикина.

— Да, я помню, — пробормотал Евгений.

— А я, брат, оказался смекалист. Тихо-тихо, постепенно… Я там сдружился — уже после вас — с Мишкой Шуйским. Он меня Алексею Андреичу представил.

— Аракчееву?

— Алексею Андреичу, — как бы не расслышав, повторил Галаган. — На следующий год меня уже в камер-пажи произвели и в Павловск брали. Там один старый камер-паж научил: "Ты, говорит, постарайся понравиться Марии Федоровне". — "Как?" — спрашиваю. "Она любит, выходя из кабинета, заставать пажа с книжкой. Только с серьезной — с учебником, с молитвенником". Я и стал брать учебник Войцеховского. Слышу ее шажок — и сразу в книгу носом, как бы все на свете позабыв. Она улыбнется, погладит по плечу и скажет…

Галаган приостановился, сложил губы жеманной трубочкой и промурлыкал, картавя:

— "C'est bien, c'est trХs bien. Etudiez toujours, toujours lisez, mais pas des bЙtises, pas des romans" [63].

A потом велела мне приносить в мои дежурства аспидную доску и сама проверяла задачки.

"Смыл пятно, смыл, — рассеянно повторял про себя Евгений. — Что ж? Молодец Поль…"

— В Павловске я всю императорскую фамилию зазнал. Больше всего мне великий князь Николай Павлович понравился. Михаил и Константин подражают Александру Павловичу: правую ножку отставляют, кокетничают лорнеткой. А этот — нет, сам по себе. Николай Павлович — он прелесть! Он худощав и оттого кажется еще выше. Он ростом примерно как я и ты. А лицом и фигурой немного смахивает на нашего Клингера. Помнишь?

Галаган счастливо рассмеялся.

— Какие шарады он придумывал! Карикатуры рисовал, пиески ставил. Поразительно добр и великодушен — прямой рыцарь! Но и строг. Ох и досталось мне за мою картавость!

— Разве ты картавил? "

— Нет, но после разговоров с Марией Федоровной привязалось. Вот Николай Павлович однажды и распек меня: "Ты же природный русский, для чего тебе это? Картавость — изъян натуры. Впредь не смей!" А потом я в Москву ездил, присутствовать при венчании Николая Павловича. Он выбрал меня меж прочими… Нас восьмеро было. В придворных золотых каретах, воображаешь? Рядом с членами царского семейства. И так от Петербурга до самой Москвы! Белокаменная кипела, встречая освободителя России, — как встарь, задекламировал Поль. — Все пространство до реки было залито народом! Благоговейно задранные головы, блеск гвардии, звон колоколов…

"Ах, Поль, ах, Паша Галаган! Паж Галаган. Прапорщик Галаган…".

— Прости, Поль, мне спешить надобно.

— Постой, что доскажу… — Галаган цепко ухватил руку сверстника. — В Москве жили в Кремле, в кавалерском доме. Получали ежедень по серебряному рублю — представляешь? Мишка Шуйский, что ни вечер, напивался в лоск. После дежурств нас возили на занятья в школу колонновожатых. — Поль неприязненно мотнул пышным султаном. — Там вздорный народец! Болтают, вольничают. Один, правда, мне приглянулся. Смешная фамилия: Путята.

— В самом деле, смешная. Рифмуется со словом "утята".

— Кстати, тоже стихи пишет. А что твои сочиненья? Ты ведь сочинял?

— Прости, Поль.

— Да, да, мне ведь торопиться надо, ты уж извини, — небрежно проговорил Галаган, по моде гвардейских франтов норовя первым прекратить беседу. — Ты, ежели понадобится, можешь отыскать меня. — Он покровительственно кивнул. — Я у брата квартирую. Возле Поцелуева моста. Au revoir! [64]

— Прощай, Поль.

XXXIII

— Последняя твоя элегия чудо как хороша, — озабоченно проговорил Антон, заваливаясь в кургузых извозчичьих пошевнях. — Середина так, обычное твое. Но конец — конец хорош бесконечно! — Дельвиг рассмеялся, довольный каламбуром.

— Cela sonne bien [65], - пробормотал Баратынский и настороженно замолчал: барон, задобрив небрежною похвалой, обычно переходил к самой придирчивой критике.

— Нет, в самом деле. Запало с лёта: