Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского) - [12]

…Потом обитал здесь всесильный Воронцов, вице-канцлер, женатый на двоюродной сестре Екатерины. Царица любила бывать в пышном особняке, она гордилась им, как собственным домом. Здесь гостил принц прусский Генрих — родной брат Фридриха Великого; здесь раздавалась хриплая речь маленького Павла. Здесь, здесь, и совсем недавно, божественный Александр самолично экзаменовал счастливцев, досрочно произведенных в офицеры и отправившихся вместе с ним в триумфальный европейский поход…

И все это было, — и все смолкло, смерклось! И роскошный дом, блистающий и деловито шумный, тих и пуст. Словно богатая шкатулка, из коей похищены бесценные сокровища.

Какое несчастье — родиться поздно!

…Но какое все-таки упоенье, какая безмерная радость — жить в таком доме, в таком городе! До сих пор с трудом верится, что ты паж! Творец всемогущий — сам Вольтер был пажом при французском посланнике! И знаменитый вольнодумец Радищев, коего зазнал покойный папенька, учился в Пажеском…

А сколько благородства в здешних товарищах! Все они разные: сын камергера Приклонский изыскан и чопорен, как английский милорд; Ханыков, его родственник, напротив, по-русски прямодушен и бесшабашен. Будет гусаром, по всей вероятности… Креницын замкнут и горяч; кажется, пишет стихи… Паша Галаган, конечно, изрядный болтун, но это легко прощаешь, узнав его короче. Он совершенно помешан на рыцарстве, на чести…

О господи, да кто же не помешан здесь на этом!

Гофмейстер Клингенберг был прелестен. Свирепый и отходчивый педант фрунта — истый офицер, настоящий вояка! — он покрывал грехи своих воспитанников и, случалось, даже курил с ними в уборной.

Схожий с ним звуком немецкой фамилии инспектор Клингер, однако ж, ничем не напоминал простодушного краснолицего усача. Он являл собою фигуру статную, безмолвную и как бы неодушевленную. Пристальный взгляд его прекрасных, льдисто-прозрачных глаз заставлял маленьких пажей ежиться и виновато потупляться, даже если за ними не было никакой вины. Евгению нравилась четкая походка этого непонятного человека.

Чем-то трогал и учитель физики Вольгсмут, чиновник горного ведомства. Какая-то вызывающая тишина воцарились в классе, когда к кафедре робко, бочком подплыл маленький человечек в черных лосиных панталонах и синем мундире с засаленным бархатным воротником. Жуя фиалковый корень, Вольгсмут начал было читать что-то бессвязное и шепелявое, как вдруг его окружили пажи-второгодники и, бесцеремонно шумя, стали клянчить, чтоб он показал им фокусы. "Не фокусы, но опыты!" — с жалким апломбом возразил педагог. "Опыты, опыты!" — радостно загалдели воспитанники. "В следующий раз, господа, — сказал Вольгсмут, испуганно глядя на новичков. — В следующий раз…"

Евгений с нетерпеньем ждал следующего урока. Но Вольгсмут расхворался и не приходил в класс до самых экзаменов.

Математик Войцеховский, правда, был несколько суховат. Но зато француз Лельо, изящный худенький старичок с напудренной бородавкою на розовой щечке, олицетворял самое нежность. Он сразу расположился к Баратынскому и, слушая его ответы, закатывал глаза так глубоко, что виделись лишь белки в желтых прожилках:

— Tres charmant. Tres charmant, mon petit parisien [24].

Мсье Лельо был живою летописью корпуса. Он любил рассказывать младшим о прежних порядках, о давних своих воспитанниках. Память его дотошно хранила мельчайшие подробности корпусного бытия. Часу в пятом пополудни, когда кадеты занимались "про себя" в классах или в большой зале, он, мелко тряся косицей старомодного паричка, усаживался за пустую кафедру и благосклонно задремывал. Время от времени он вскидывался, словно дятел, и говорил, потешно коверкая русские слова:

— Допрежде пажи жили в старый дворец. В Зимний дворец — а-га. Он был деревянная и весьма ветхая. Форм пажеский был таков: зеленый камзол и штаны. И чулки пунсовые. И пуховый шляп, обшитый позумент. А-га.

Лельо ронял голову и всхрапывал с неожиданной для столь тщедушного тела громкостью. И вдруг вскидывался вновь:

— Главный начальств был обер-гофмаршал Ба-ря-тинский. Monsieur [25] Бортинский, это будет ваш дедушк?

— Non, monsieur Лельо [26].

Вопрос этот задавался каждый раз — и каждый раз Евгений отвечал кротко, чем умилял путающего русские фамилии старичка.

— Строгий начальств — обер-гофмаршал Барятинский! Уф-ф! Драл ух; кричал: "Щенки!" Ежель кто из паж измарал платье — oh, c'est un pИchИ capital! [27]

Француз трагически округлял карие глазки, надувал щеки и выпаливал свирепо:

— Се-кли! А-га!

Лельо с удовольствием вспоминал пажей отличного поведения. Особенно нежно говорил он о последнем своем фаворите, некоем Пестеле, экзаменованном в позапрошлом году самим государем и выпущенном первым в успехах.

— Oh, c'est un homme aux grands moyens! [28] Пе-стель. А-га…

Фамилия эта запала ветхому французу, верно, потому, что звучала совсем не по-русски.

"Секли, — недоуменно размышлял Евгений. — Странно: дворян, пажей — се-кли… Вздор. Француз запамятовал, — утешал он себя. — А ежели и было, то давным-давно. Нынче не секут: этого не может случиться у _н_а_с".

Радостным и счастливым уехал он на летние вакации домой в Мару.