Нечаянная радость - [16]

Надо поговорить с Сергеем, объяснить ему все. Но появится ли он снова на ее горизонте? Он подарил ей такой прекрасный вечер, а она его оттолкнула. Съел бы он ее, что ли? Так и потерять его можно. Подумает, что недотрога, и больше не приедет.

И напрасно все воскресенье просидела она у окна, вглядываясь вдаль. Не пришел Сергей и не приехал. Она поставила перед собой фотографию, память о цирке, стала внимательно ее рассматривать. Нормальный мужчина. Даже симпатичный. Красивым его, конечно, не назовешь, но разве это так важно? Но откуда у него такие деньги? Машина, гараж. Ей столько никогда в жизни не заработать, даже если она будет трудиться днем и ночью. Дура! Зачем его оттолкнула? А потом не разрешила даже проводить до двери. А если бы проводил? А вдруг бы захотел поцеловать? Уж если она даже руку отдернула, то целовать ни в коем случае не позволила бы. А почему? Он такой сильный мужчина, наверное, — от неожиданных мыслей ее бросило в жар.

В понедельник начались обычные будни. Марья Даниловна набрала огромную сумку готовой продукции и пошла торговать. С того дня, как она обосновалась на рынке, заработок у всего коллектива заметно увеличился. Одна швейная машина теперь освободилась. До полудня Ирина как обычно готовила еду, а после обеденного перерыва садилась за свободную швейную машину и шила до конца рабочего дня. И потекли недели, похожие одна на другую, однообразные и серые, хотя на дворе вовсю хозяйничало жаркое лето. Татьяна выбивалась из сил в поисках тканей, но над их маленьким ателье завис дамоклов меч разорения. Впереди маячили голод и нищета.

Но женщины не падали духом, устраивали себе маленькие праздники, чтобы чуть-чуть приукрасить свою нелегкую жизнь. Проводили на пенсию Дарью Львовну с тостами, песнями, даже с подарками. Впрочем, новоиспеченная пенсионерка, ко всеобщей радости, не пожелала расставаться с коллективом и продолжала работать.

Чтобы хоть как-то продлить существование ателье, решили сократить рабочую неделю до трех дней. Затосковала Ирина. В свободные дни она пыталась найти работу по специальности. Объездила весь город, но везде получала один ответ: нет вакансий. Оставался только один выход — устроиться продавцом в ларек или на рынок, но пока даже думать об этом не хотелось.

Вечерами она сидела на диване с цирковой фотографией и подолгу смотрела на нее. Мысли о Виталии постепенно отходили на второй план. Все-таки живой тянется к живому, а то, что в землю зарыто, должно быть рано или поздно забыто.

В один из таких вот безрадостных дней вынужденного простоя кто-то позвонил в дверь. Ирина, как обычно, сидела на диване с фотографией в руках.

«Кто бы это мог быть»? — Она в недоумении пожала плечами.

— Кто там?

— Ирина, открой! Это я, Сергей.

Ей показалось, что ноги налились свинцом, сердце учащенно забилось в груди. Она распахнула дверь и полушепотом произнесла:

— Сережа! — Но вместо того чтобы броситься ему на шею, спокойно сказала: — Какими судьбами? Проходи! Я думала, ты меня уже забыл, так давно тебя не было!

Он шагнул через порог.

— Здравствуй, девочка моя! — Протянул ей руку.

Она подала ему свою холодную ладошку.

— Да у тебя руки ледяные. — Он взял вторую руку и стал согревать, обжигая дыханием. Потом внимательно глянул в ее глаза, пытаясь прочитать в них что-то потаенное. — Ирочка, солнышко мое, ты сегодня хоть что-нибудь кушала?

— Конечно, чай пила. Когда мы не работаем, я ничего не готовлю. Для одной возиться не хочется.

— Ирочка, мне необходимо с тобой поговорить.

— Не надо, Сережа. Я ничего не смогу рассказать о себе. Не сумею и не хочу.

— Да я тебя ни о чем и не спрашиваю. Я и так все о тебе давно знаю.

— Ты не знаешь самого главного. Это я убила своего мужа, я.

— Но он же погиб! Это был несчастный случай.

— Все равно я виновата во всем. Понимаешь, у нас не было детей, а он очень хотел. — По ее щекам текли слезы. — Я ходила к врачам, они нашли, что я здорова, а виноват во всем муж. Мне не надо было говорить ему, а я сказала. Он из-за этого запил, а потом погиб. Если б я смолчала, если бы смолчала! — Она прижала руки к груди. — Он был бы жив сейчас.

— Ты его до сих пор любишь? Не можешь забыть?

— Не знаю. Но я виновата перед ним. Понимаешь, виновата. — И она разрыдалась.

Он прижал ее к себе, не утешая, не успокаивая. Она должна выплакать до конца свою боль, иначе не сможет дальше жить спокойно с этой тяжестью на душе. Ирина постепенно затихла, вытерла слезы, но не пыталась освободиться от объятий, согреваясь душой и телом от его тепла. Он чуть отстранил ее, держа за плечи, посмотрел в заплаканные глаза, улыбнулся.

— Успокоилась? У тебя есть что-нибудь из продуктов? Я очень голоден. Не успел пообедать, спешил к тебе.

— Я сейчас! Мигом! У меня только хлеб черствый. Ничего? Я могу сделать яичницу. Будешь кушать? Сколько яиц поджарить?

— Шесть.

— Сколько?! — глянула она на него широко открытыми от удивления глазами. — И ты все съешь?

— Мы же будем вместе кушать. Я один не стану.

— Тебе четыре, а мне два?

— Нет, тебе три и мне три. Только на таких условиях я соглашусь сесть за стол.

— Тогда я пять поджарю. А то три мне будет многовато. Хорошо?