Небом крещенные - [105]

Еще раз чиркнула зажигалка в руках Булгакова.

— Прикуривай, Вадим Федорович.

Зосимов решительно положил в пепельницу незажженную сигарету.

— Знаешь, я бросил курить.

— Давно ли? — насмешливо спросил Булгаков, защелкнув свою изящную зажигалку.

— Уже больше года.

Булгаков пожал плечами.

Словно извиняясь, Зосимов начал торопливо пояснять:

— В последнее время сдает здоровье, Валентин Алексеевич. Не пью, не курю, ничего такого лишнего, понимаешь, а оно все хуже.

— Летаешь много.

— Летаю, конечно, много… — Зосимов потянул носом душистый дымок, повисший облачком. Эх, как ему хотелось закурить сейчас! Он продолжал рассказывать о здоровье, стараясь отвлечь, оторвать мысль от сигареты, лежавшей в пепельнице: — Растет кровяное давление. Медленно, но растет, проклятое. В Москву я ведь на центральную медкомиссию приезжал. Наши эскулапы боятся ответственности, сюда послали. Уж тут крутили-вертели, насквозь всего просвечивали. Пронесло. Допущен к летной работе. Но это, кажется, в последний раз. — Зосимов поднял на Булгакова жалкий, растерянный взгляд: — Спишут меня скоро, Валентин Алексеевич.

Последние его слова прозвучали так, как если бы он сказал: "Конец мне скоро…"

Булгаков отвел глаза, стал смотреть куда-то в окно. Не нашлось у него слов утешения для друга, ибо в его собственном понятии отстранение от летной работы смерти подобно.

— А я вот курю, — сказал он, попыхивая сигаретой. — Курю все время и ничего, на здоровье не жалуюсь. По какому-нибудь торжественному случаю и выпить могу.

Зосимов тряхнул головой, будто хотел сбросить с себя грустное настроение.

— Сегодня случай очень торжественный: мы с тобой встретились в Москве, Валентин Алексеевич. Сейчас пойдем и выпьем. — Зосимов решительно поднялся. — Пойдем, пойдем. Тем более что я тут один тост хороший придумал.

— В ресторан хочешь? — спросил Булгаков. И протянул руку за папахой.

— Мы оба в форме, в ресторан не поедем, — возразил Зосимов. — Спустимся вниз, в буфет. Там в это время пустота, а если кто и есть, то все свои, офицеры.

Когда они вышли в коридор, отворилась дверь напротив. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы увидеть интерьер уютного одноместного номера. В следующий миг дверь закрылась, толстенький майор запер номер и положил ключ в карман.

— Во как надо устраиваться, — сказал вполголоса Булгаков. — По виду начклуба какой-то или казначей, а номерок отдельный имеет. Не то что ты, инспектор техники пилотирования.

— Куда уж нам, строевым офицерам. Дали койку переспать, и на том спасибо, — ответил Зосимов. — Ты видел, входя в гостиницу, сколько народу толпится у окошка администратора?

— Видел…

— И подполковники, и полковники, и постарше нас с тобой. А над окошком табличка висит: "Мест нет".

— Для кого нет, а для кого и есть.

Толстенький майор независимо вышагивал впереди них, и если не слышал, то, наверное, догадывался, о чем разговор. Оглянулся: лицо у него было красным и злым.

На первом этаже — большая столовая, работающая с утра до вечера и всегда с перегрузкой. А в цокольном этаже — буфет, где можно посидеть с другом и спокойно побеседовать. Две официантки — Маша и Шура, — чьи молодость и зрелые годы прошли между этими столиками, знают в лицо, наверное, половину офицерского корпуса. Булгаков дружески кивнул обеим, как старым знакомым, и они ответили ему приятно-кокетливыми, сбереженными с молодости улыбками.

— Машенька, — попросил Зосимов, — неси-ка нам, пожалуйста, по сто пятьдесят граммов чайку. Лимон, шпроты — все, что полагается.

Маша отлично поняла, какого надо "чайку". Принесла коньяк.

— Так вот… — Зосимов поднял рюмку. — В нарушение своего сухого закона, вопреки всем невзгодам, пью за то, чтобы ты, Валентин Алексеевич, стал генералом.

XXV

Косаренко обладал каким-то удивительным чутьем: он появлялся там, где вот-вот должен вспыхнуть спор, в полку не помнили случая, чтобы копья ломались без него.

В этот раз, когда штурман наведения нервничал и готов был крепко ругнуть одного-другого летчика, замполит бесшумно проник в герметические двери КП и подсел к экрану.

По светло-зеленому полю индикатора кругового обзора двигались белые точки. Расстояние между ними сокращалось — это значило, что перехватчик настигает цель.

Предварительное наведение протекало спокойно и ладно: штурман давал команду по радио, летчик тотчас же ее исполнял. Но вот истребитель выведен в исходное положение для атаки, на КП с нетерпением ждут от летчика пару слов: "Цель вижу", а он все молчит. В воздухе — первоклассный летчик, командир звена. Наверняка же видит цель на своем бортовом радаре, а помалкивает: вдруг исчезнет?

Штурман наведения и так и сяк ему подсказывал, уточняя курс, высоту, скорость, — в ответ молчание.

— Долго ты его за ручку водить будешь? — не утерпел замполит.

— Хе-хе! — сердито усмехнулся штурман наведения, показав замполиту свой ощеренный профиль. — Некоторые господа перехватчики привыкли, чтобы их подводили к самой цели, вплотную.

Косаренко покачал головой.

— А ты проверь, видит он цель или нет. Скомандуй ему отворот.

Штурман подал команду выводить из атаки. Летчик тут же закричал: "Цель вижу!"