Небо закрыто льдами - [9]

Приборы управления готовы к действию.

И вот заработал реактор. Заговорили приборы в посту управления электромеханической части корабля. Там хозяйничают подчиненные инженер-капитана второго ранга Рюрика Александровича Тимофеева.

Стрелки медленно ползут от деления к делению, показывая нарастающую мощь реактора.

Может показаться, что люди совсем не вмешивается в работу ядерного богатыря — ведь за всеми его действиями следят автоматы. Все это так. Но люди делают самое главное — контролируют контролеров. Постоянно, буквально секунда за секундой, придирчиво следят они за точностью и безупречностью работы электронно-счетных устройств.

Немало забот и у старшины первой статьи Красовского. Гидроакустическая рубка — его боевой пост. Здесь полная тишина. Он еще и еще раз проверяет приборы, вслушивается, для самоконтроля, в забортные шумы. Они не похожи друг на друга. Вот доносится какое-то бульканье, слышится звон. Чьи шумы? Откуда они идут? Акустик обязан во всем этом безошибочно разбираться.

— Пост к бою готов!

На мостик поступили последние доклады. Старший помощник приложил руку к козырьку. Старший помощник торжествен и взволнован.

— Лодка к походу и погружению готова!

И вслед за его рапортом — протяжное и властное, заставляющее учащенно биться сердца:

— По местам стоять, со швартовых сниматься!

По всем отсекам лодки, над палубой, над пирсом, над бухтой рассыпаются трели звонков: длинный — короткий, длинный — короткий… Это аврал. Два резких, отрывистых свистка: отдать кормовой! Еще свисток: отдать носовой! Мгновение — и стальные тросы уже на палубе.

Приглушенно звякнули машинные телеграфы.

— Руль — лево на борт! Малый назад!

Первую походную команду отдал Жильцов…

Главный старшина Десятчиков заждался команды у щита управления главным электромотором. Он давно готов к ее выполнению. Коротким, отрывистым движением Десятчиков повертывает переключатель.

Первый поворот лопастей винта вспенил за кормой спокойную воду. Белой шапкой вспухает бурун, он все выше, пенистее, и вот он уже клокочет огромным фонтаном.

Атомоход медленно отходит от пирса. Ширится темная полоса воды. По отсекам пропел ревун.

Моряки замерли на местах — у пультов управления оружием, у боевых приборов и механизмов.

Нарастает шум винтов. Широкой белой полосой стелется за кормой взбаламученная вода. Все дальше берег. И кажется, будто корабль стоит на месте, а уплывает вдаль причал, родные дома базы. Наращивая скорость, атомоход взял курс на выход из бухты.

На береговом посту подняли сигнальные флаги. Ребята желают нам удачного похода. «Счастливого плавания!» — читаем мы с палубы атомохода.

Серый гранит береговых скал становится все темнее и темнее. Скоро он будет видеться черным. Округлятся угловатые вершины сопок. Берега закроет туман.

Уплывает берег, остается вдали за кормой дорогая сердцу земля. Но не расстаются с кораблем чайки — неспокойные спутники моряков. Чайки кружат над нашими головами. Они дальше всех провожают уходящие в плавание корабли.

С каждой минутой ускоряется ход. С мостика видно, как носовая часть все глубже зарывается в набегающие волны. Море сопротивляется, но сделать ничего не может — атомоход уверенно набирает скорость.

— Всем вниз! Срочное погружение!

Снова гудит ревун. Пустеет мостик. Тяжело захлопывается люк.

Клокоча, хлынула в балластные цистерны вода, чуть дрогнул и стал уходить из-под ног палубный настил, и потом — неожиданная тишина. Мы под водой.

Атомоход легко и быстро, словно нож, пронзающий масло, уходит на глубину. В центральном отсеке стрелки глубиномера отсчитывают метры погружения. От одного деления к другому, третьему… Глубина растет. И ты чувствуешь себя как в скоростном лифте высотного дома, когда опускаешься вниз.

Скорость нарастает.

В динамике слышится доклад командиру:

— Температура забортной воды — минус полтора градуса. Под килем почти четыре тысячи метров.

— Далековато до матушки Земли-то, — тихо говорит вахтенный рулевой Михаил Луня.

— До неба ближе, — поддакивает ему старшина Василий Шепелев, вахтенный у станции погружения и всплытия.

— И туда и туда не близко, — заключает Луня.

И снова в отсеке тишина.

Именно в эти первые минуты глубинного плавания наиболее остро ощущаешь, как далек теперь берег.

Впереди штормы. Наверняка тяжелые и сложные походные заботы. Немного грустно и тревожно чуть-чуть. И сердце отстукивает первый сигнал: «Здравствуй, море! Встречай нас, дружище!»

…У акустиков тишина — работа. У нас, торпедистов, тишина — ее ожидание. Акустикам легче переносить тишину — всегда легче, если есть дело для рук. Нам приходится туже — никто из нас не знает, когда прозвучит команда «Залп!», и прозвучит ли она вообще. Но ждать ее ты должен каждую секунду, и ожидание с каждой уходящей секундой становится все тяжелей.

Аппараты заряжены. Нужен один поворот рычага, чтобы сработал все уничтожающий заряд, заключенный в узкие хищные туловища торпед.

Странно получается на земле. Человек рождается, чтобы жить и строить, радоваться и любить, — но все века своего сознательного существования большую часть своего времени и таланта он тратит на изобретение самых жестоких способов уничтожения всего живого. От каменного топора к атомной бомбе, и сегодняшняя торпеда с ядерной боеголовкой, и один такой торпедный залп — во сколько раз больше унесет он человеческих жизней, во сколько раз больше матери прольют слез… Мы, люди, имеющие дело с оружием каждый день, лучше других представляем себе это. И если бы по земле бросили клич — уничтожить все, какое только имеется, ядерное оружие и оружие вообще, мы, хозяева этого оружия, первыми проголосовали бы «за»!