Небо закрыто льдами - [10]

Шрифт
Интервал

Тишина в торпедном отсеке, тревожная тишина. В любую минуту ее может взорвать последняя команда.

И вот сухо щелкнуло в динамике судовой трансляции, и сердце на мгновение замерло.

Ну?!

— Товарищи матросы, старшины и офицеры!

Голос в динамике глуховатый, спокойный и жесткий — знакомый голос адмирала Петелина.

— Мы приняли на борт продукты на многие дни похода. Мы вернемся не скоро. Нашей лодке выпала трудная и ответственная задача: пройти подо льдами к Северному полюсу. С этого часа каждый из нас должен жить, как в бою…

Голос умолк. Напряжение спало, и вослед ему пришло ощущение радости, волнующей и тревожной.

Лодка идет на полюс!



Наша попытка — какая она уже по счету?!

К полюсу пытался дойти Георгий Седов — он умер, не дойдя, от цинги и истощения.

Без вести пропала во льдах половина экспедиции Брусилова.

Навсегда похоронила Арктика обломки дирижабля генерала Нобиле.

«Ермак» адмирала Макарова и «Фрам» Нансена вернулись с ближних подступов к полюсу.

Почти до самых последних нескольких лет с понятием «полюс» люди всего мира связывали понятие «смерть». Дойти до самой таинственной точки земного шара и почувствовать себя хозяином, а не робким гостем, не сумел еще никто. Ни те первые экспедиции, оснащенные за счет жалких подачек и державшиеся только на энтузиазме их организаторов, ни экспедиции последних лет, имевшие на своем вооружении все, что могла дать им современная наука и техника.

Несколько лет назад полюс пытались взять американцы. Как и мы, они тоже шли на лодке.

Я не помню уже ни имени ее командира, ни названия корабля, ни журнала, в котором на глаза мне попались несколько страничек отчета об этой попытке. Я только запомнил несколько строк:

«…Наконец мы вошли в район, в котором чистая вода пропала совершенно… Болтовня и шутки матросов постепенно стихли. Люди поняли, что происходит что-то важное… Появилось какое-то незнакомое нам до этого чувство напряжения. Мы понимали, что теперь, как никогда раньше, зависим от благополучия нашего подводного корабля… Разговоры совершенно стихли.

Сидя в одиночестве в своей каюте, я не мог прогнать из головы мысль о том, что с каждым оборотом винтов мы уходим все дальше от безопасного района. Я вынужден был сознаться себе в том, в чем я не признался бы никому другому.

Я боялся…»

Все припомнилось мне в несколько стремительных секунд, и стало не по себе на мгновение, когда всплыли в памяти эти слова американца.

Как-то будет у нас?

Я оглянулся.

В отсеке стояла, как и прежде, тишина. Ребята переглядывались молча, и, чувствовал я, трудно им вымолвить сейчас хоть слово. Слишком внезапным для всех нас было то, что довелось нам услышать.

Полюс все-таки!

— Полюс, значит, — сказал, наконец, Крикуненко, и странно прозвучали эти его слова — полуутверждением, полувопросом. — Полюс все-таки… — и засмеялся как-то озадаченно. — А и наградила же нас, братцы, судьба службой! Нынче — здесь, завтра — там… Суток не прошло, как толковал я с одним знакомцем насчет того, чем после службы займусь, а сегодня вон как оборачивается…

Новый мой приятель — Федя, товарищ по службе и сосед по кубрику, салажонок, такой же, как и я сам, восторженными глазами смотрел на нас, и что-то шептали его дрожащие губы. Вид у него был такой, словно наградили его самой высшей наградой, а он никак не мог поверить в счастье, доставшееся ему.

— Молишься, что ли? — полюбопытствовал Скворцов, старший нашего отделения торпедистов.

— Да нет же… — Федя обернулся. Весь он прямо светился от волнения и радости, щеки его даже густым румянцем пошли. — Вы только подумайте, ребята — полюс! Вот расскажу кому-нибудь дома — не поверят, честное слово! Из нашей деревни и до моря-то никто еще не добирался, в глаза его не видел, а про полюс я уж молчу…

— Девчонки с ума сойдут, когда домой этаким арктическим героем заявишься, — подмигнул Крикуненко. — Та, которая отказала, прямо изведется вся. «Ах, зачем я, — скажет, — такому парню отказала!..»

— Да бросьте вы, товарищ, мичман! — Федя зарделся густо, как небо на зорьке. — Скажете тоже!..

— А что? Вполне возможно. И получится, Федя, из твоего героизма чистой воды драма. Сна лишишь человека, жизнь ему разобьешь… А вообще, если без шуток, счастье нам дай боже какое выпало. Мы, выходит, космонавтов не хуже…

— Еще ничего не выходит, — уточнил Скворцов. — Потому что до полюса дойти надо. Дойдем — вот и увидим тогда, что из этого выходит…

Крикуненко слегка покраснел и оглянулся украдкой — как остальные скворцовскую подначку расценивают? Посмеются над ним, мичманом? Нет ли у них думки такой — размечтался, мол, мичман, забора не перепрыгнул, а «гоп» кричит?.. И показалось мичману Крикуненко, что есть такая думка у матросов — ишь, ухмыляются! — и сразу он посуровел.

— Вот и я говорю — полюс еще взять надо. А поскольку полюс так и останется полюсом, а у нас, кроме всего прочего, другие задачи есть — давайте об этом и подумаем. Ты вот подначивать мастер, Скворцов, а пыль с аппаратов сегодня не убрал и электрохозяйство наше как следует не проверил. Пришлось мне следом за тобой со щетками да отвертками лазить.

— У нас всегда с техникой порядок, — обиделся Скворцов. — Ни разу еще у торпедистов приборы не отказывали. И к тому же я все проверял.


Еще от автора Вениамин Васильевич Тихомиров
Подвиг «Тумана»

В начале Великой Отечественной войны в состав Северного флота вошел маленький сторожевой корабль «Туман», переделанный из рыболовного траулера. Вооруженный двумя малыми пушками, корабль нес дозорную службу по охране советских берегов, участвовал в высадке наших десантов на побережье врага, отражал налеты фашистской авиации. Экипаж корабля состоял из людей смелых, спаянных крепкой флотской дружбой, беззаветно любящих, свою великую Родину, свой народ, свой корабль. В неравном бою против трех гитлеровских эскадренных миноносцев экипаж «Тумана» показал изумительные образцы доблести, несгибаемой стойкости и воли к победе.


Рекомендуем почитать
Волшебный фонарь

Открывающая книгу Бориса Ямпольского повесть «Карусель» — романтическая история первой любви, окрашенной юношеской нежностью и верностью, исполненной высоких порывов. Это своеобразная исповедь молодого человека нашего времени, взволнованный лирический монолог.Рассказы и миниатюры, вошедшие в книгу, делятся на несколько циклов. По одному из них — «Волшебный фонарь» — и названа эта книга. Здесь и лирические новеллы, и написанные с добрым юмором рассказы о детях, и жанровые зарисовки, и своеобразные рассказы о природе, и юморески, и рассказы о животных.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.