Небо закрыто льдами - [10]
Тишина в торпедном отсеке, тревожная тишина. В любую минуту ее может взорвать последняя команда.
И вот сухо щелкнуло в динамике судовой трансляции, и сердце на мгновение замерло.
Ну?!
— Товарищи матросы, старшины и офицеры!
Голос в динамике глуховатый, спокойный и жесткий — знакомый голос адмирала Петелина.
— Мы приняли на борт продукты на многие дни похода. Мы вернемся не скоро. Нашей лодке выпала трудная и ответственная задача: пройти подо льдами к Северному полюсу. С этого часа каждый из нас должен жить, как в бою…
Голос умолк. Напряжение спало, и вослед ему пришло ощущение радости, волнующей и тревожной.
Лодка идет на полюс!
Наша попытка — какая она уже по счету?!
К полюсу пытался дойти Георгий Седов — он умер, не дойдя, от цинги и истощения.
Без вести пропала во льдах половина экспедиции Брусилова.
Навсегда похоронила Арктика обломки дирижабля генерала Нобиле.
«Ермак» адмирала Макарова и «Фрам» Нансена вернулись с ближних подступов к полюсу.
Почти до самых последних нескольких лет с понятием «полюс» люди всего мира связывали понятие «смерть». Дойти до самой таинственной точки земного шара и почувствовать себя хозяином, а не робким гостем, не сумел еще никто. Ни те первые экспедиции, оснащенные за счет жалких подачек и державшиеся только на энтузиазме их организаторов, ни экспедиции последних лет, имевшие на своем вооружении все, что могла дать им современная наука и техника.
Несколько лет назад полюс пытались взять американцы. Как и мы, они тоже шли на лодке.
Я не помню уже ни имени ее командира, ни названия корабля, ни журнала, в котором на глаза мне попались несколько страничек отчета об этой попытке. Я только запомнил несколько строк:
«…Наконец мы вошли в район, в котором чистая вода пропала совершенно… Болтовня и шутки матросов постепенно стихли. Люди поняли, что происходит что-то важное… Появилось какое-то незнакомое нам до этого чувство напряжения. Мы понимали, что теперь, как никогда раньше, зависим от благополучия нашего подводного корабля… Разговоры совершенно стихли.
Сидя в одиночестве в своей каюте, я не мог прогнать из головы мысль о том, что с каждым оборотом винтов мы уходим все дальше от безопасного района. Я вынужден был сознаться себе в том, в чем я не признался бы никому другому.
Я боялся…»
Все припомнилось мне в несколько стремительных секунд, и стало не по себе на мгновение, когда всплыли в памяти эти слова американца.
Как-то будет у нас?
Я оглянулся.
В отсеке стояла, как и прежде, тишина. Ребята переглядывались молча, и, чувствовал я, трудно им вымолвить сейчас хоть слово. Слишком внезапным для всех нас было то, что довелось нам услышать.
Полюс все-таки!
— Полюс, значит, — сказал, наконец, Крикуненко, и странно прозвучали эти его слова — полуутверждением, полувопросом. — Полюс все-таки… — и засмеялся как-то озадаченно. — А и наградила же нас, братцы, судьба службой! Нынче — здесь, завтра — там… Суток не прошло, как толковал я с одним знакомцем насчет того, чем после службы займусь, а сегодня вон как оборачивается…
Новый мой приятель — Федя, товарищ по службе и сосед по кубрику, салажонок, такой же, как и я сам, восторженными глазами смотрел на нас, и что-то шептали его дрожащие губы. Вид у него был такой, словно наградили его самой высшей наградой, а он никак не мог поверить в счастье, доставшееся ему.
— Молишься, что ли? — полюбопытствовал Скворцов, старший нашего отделения торпедистов.
— Да нет же… — Федя обернулся. Весь он прямо светился от волнения и радости, щеки его даже густым румянцем пошли. — Вы только подумайте, ребята — полюс! Вот расскажу кому-нибудь дома — не поверят, честное слово! Из нашей деревни и до моря-то никто еще не добирался, в глаза его не видел, а про полюс я уж молчу…
— Девчонки с ума сойдут, когда домой этаким арктическим героем заявишься, — подмигнул Крикуненко. — Та, которая отказала, прямо изведется вся. «Ах, зачем я, — скажет, — такому парню отказала!..»
— Да бросьте вы, товарищ, мичман! — Федя зарделся густо, как небо на зорьке. — Скажете тоже!..
— А что? Вполне возможно. И получится, Федя, из твоего героизма чистой воды драма. Сна лишишь человека, жизнь ему разобьешь… А вообще, если без шуток, счастье нам дай боже какое выпало. Мы, выходит, космонавтов не хуже…
— Еще ничего не выходит, — уточнил Скворцов. — Потому что до полюса дойти надо. Дойдем — вот и увидим тогда, что из этого выходит…
Крикуненко слегка покраснел и оглянулся украдкой — как остальные скворцовскую подначку расценивают? Посмеются над ним, мичманом? Нет ли у них думки такой — размечтался, мол, мичман, забора не перепрыгнул, а «гоп» кричит?.. И показалось мичману Крикуненко, что есть такая думка у матросов — ишь, ухмыляются! — и сразу он посуровел.
— Вот и я говорю — полюс еще взять надо. А поскольку полюс так и останется полюсом, а у нас, кроме всего прочего, другие задачи есть — давайте об этом и подумаем. Ты вот подначивать мастер, Скворцов, а пыль с аппаратов сегодня не убрал и электрохозяйство наше как следует не проверил. Пришлось мне следом за тобой со щетками да отвертками лазить.
— У нас всегда с техникой порядок, — обиделся Скворцов. — Ни разу еще у торпедистов приборы не отказывали. И к тому же я все проверял.

В начале Великой Отечественной войны в состав Северного флота вошел маленький сторожевой корабль «Туман», переделанный из рыболовного траулера. Вооруженный двумя малыми пушками, корабль нес дозорную службу по охране советских берегов, участвовал в высадке наших десантов на побережье врага, отражал налеты фашистской авиации. Экипаж корабля состоял из людей смелых, спаянных крепкой флотской дружбой, беззаветно любящих, свою великую Родину, свой народ, свой корабль. В неравном бою против трех гитлеровских эскадренных миноносцев экипаж «Тумана» показал изумительные образцы доблести, несгибаемой стойкости и воли к победе.

Открывающая книгу Бориса Ямпольского повесть «Карусель» — романтическая история первой любви, окрашенной юношеской нежностью и верностью, исполненной высоких порывов. Это своеобразная исповедь молодого человека нашего времени, взволнованный лирический монолог.Рассказы и миниатюры, вошедшие в книгу, делятся на несколько циклов. По одному из них — «Волшебный фонарь» — и названа эта книга. Здесь и лирические новеллы, и написанные с добрым юмором рассказы о детях, и жанровые зарисовки, и своеобразные рассказы о природе, и юморески, и рассказы о животных.

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».