Небо закрыто льдами - [8]

Постоянно работает душ. Сменился с вахты — можешь освежиться. А ведь раньше, на старых лодках, люди неделями даже не умывались — не хватало пресной воды.

Новая техника — новые условия жизни для моряков.

Капитан Немо позавидовал бы нам. Жюль-верновский «Наутилус» — мечта и фантазия писателя — превзойден.

…А время идет. Секундомеры неумолимо отсчитывают его. Доклады на мостик поступают все чаще и чаще.

На мостике наш командир. Меж собой мы зовем его «Батей».

О чем он думает сейчас, пристально всматриваясь в синеву затуманенного горизонта? Там — море. За ним — Ледовитый океан. Может, он думает о нем? Пытается представить себе, что ждет нас впереди — там, где льды, и туман, и неизвестность? Мы не знаем. Мы ни о чем не можем догадаться даже по его лицу — оно спокойно и непроницаемо.

Нас ожидает тяжелый поход. Только это чувствуем мы, ловя украдкой пристальный взгляд командира. Он всматривается в лицо каждого из своих матросов и словно спрашивает молча: «Справишься? Выстоишь? Будет очень трудно. Подумай, матрос…»

Мы знаем, что будет трудно. Но мы верим командиру. Без этого нет и не может быть корабля как боевой единицы. Без веры нет флота.

Иногда спрашивают матросов: «Хороший у вас командир?»

По-моему, так нельзя ставить вопрос. Для меня Лев Михайлович Жильцов — это Магомед Гаджиев. Я только таким его себе представляю. Все, что я знаю о легендарном комдиве, для меня воплотилось в нашем командире. Не знаю, прав ли я, но так мне хотелось бы сказать о нем.

Судьба не баловала Жильцова. Он рос без отца и рано познал истинную цену трудового хлеба. Еще мальчишкой решил: буду моряком.

Сначала учился в специальной морской школе — после войны были такие. Потом стал курсантом военно-морского училища. Много лет прослужил на подводных лодках. На атомоходе со дня его рождения. Лодка строилась на его глазах. Жильцов знает корабль до последнего винтика.

Он стоит сейчас на мостике. Выслушивает донесения, отдает команды, а глаза его ищут в сутолоке береговых огней окна родного дома.

Жильцов на мостике не один — рядом с ним старший помощник, капитан третьего ранга Первушин. Беспокойная у старпома должность — он отвечает за походную и боевую готовность нашего атомохода.

Первушин, как все моряки и старпомы, — поборник точности, аккуратности и быстроты. От него не ускользает даже малейшая ошибка в докладе.

— Куда полторы секунды девали? — вдруг задает он вопрос вахтенному трюмному центрального поста. — Почему опоздание по команде? Выйдем в море — доложите обо всем лично.

— Делаю замечание, — слышится его голос. — Вы не только задерживаетесь сами, но и подводите других. Даю еще три минуты. Прибыть на мостик и доложить в чем дело!

Голос у него властный, немного простуженный — поэтому кажется сердитым. Но загорелое от крепких северных ветров лицо полно добродушия. У старпома всегда хорошее настроение. Сказать, что он спокоен, нельзя. К нему лучше подойдет слово «уверен». Это в его характере, пожалуй, самое главное.

На мостик продолжают поступать доклады…

А что происходит внутри?

В центральном посту, он под самым мостиком, — предпоходная тишина. Голубоватый мягкий свет. Чуть слышным пчелиным роем гудят работающие приборы. В штурманской рубке — множество карт. Они развешаны на переборках, лежат на столе, свернутые в трубку стоят по углам, ими заняты полки. Штурман лодки капитан третьего ранга Илья Золотарев склонился над столом. Первая, предварительная прокладка курса. Легкие карандашные линии ложатся на карту. Низ штурманского стола озаряется вспышками сигнальных лампочек — это горят индикаторы счетной машины, верной помощницы штурмана. Она всегда поправит штурмана, если тот ошибется.

Вахтенный рулевой неотрывно следит за репитером гирокомпаса, ждет команд. У экрана локатора хлопочет радиометрист.

Закончили проверку системы погружения и всплытия. Отрегулирована воздушная система. Принята расчетная дифферентовка.

В самом носу корабля — торпедный отсек. Здесь несут вахту подчиненные мичмана Крикуненко. Старшина Скворцов заканчивает последнюю проверку аппаратов.

Торпедное оружие к бою готово.

— Включить автоматы! — звучит очередная команда.

Дело теперь за электриками. Главный старшина Шинкарев одним поворотом доводит маховик до предельной черты. Погасла красная лампочка, вспыхнула белая на щитке. Это значит электрическая энергия ринулась по кабелям к механизмам лодки. Заработали приборы управления кораблем.

Но старшина не снимает рук со «штурвала» — так Шинкарев называет колесо маховика. Почему? «Так нравится мне, — отшучивается он. — Люблю я это слово — „штурвал“. Маховик — не то… Подам докладную на имя главного конструктора, чтобы это название изменил».

Старшине потребовались секунды, чтобы сразу заработали десятки электромоторов и дали жизнь сотням приборов. При их помощи моряки управляют атомоходом. Заставляют двигаться корабль на воде и под водой. Погружают лодку на огромную глубину и возвращают на поверхность моря. При помощи их подводный великан хорошо видит в самой кромешной тьме океанских глубин, различает мельчайшие шумы в хаосе штормов и ураганов. Это очень умные устройства. Здесь гений человека заставил работать на себя кибернетику, электронику, полупроводники.