Небо выбирает нас - [8]

— Не железная, — тихо повторил Петька, задумавшись над словами матери.

Конечно, с отцом никто в силе не поспорит. Потому он и зарабатывает помногу. А скажем, если рядом взрослого Серегу поставить. Что он в получку принесет? Да ничего? Его бы отец и в бригаду не допустил. А почему, скажем? Хилый. С такими премии не заработаешь. А вот посади его на кран…

— Серега, ты бы стал на кране работать? — спросил Петька, чувствуя запаленное дыхание Можарука.

— Не-ет. Не смогу.

— Почему?

— Высоко.

— Ну а машинистом тепловоза?

— Я хочу быть инженером.

Петька, не глядя, схватил у себя за спиной Можарука и подтянул, чтобы тот шагал рядом. Очень уж хотелось посмотреть на будущего инженера.

— А что, Серега, тебе это раз плюнуть. По математике ты профессор. По русскому как сейчас? Соображаешь?

— Это же русский…

— Понятно. Ну не клюй носом, отец бы тебя в бригаду и за все пятерки не принял. А в институт… в институт тебя должны принять, — заявил уверенно Петька. — Придумай, чтобы ящики сами с вагона вылетали на склад. А здорово бы, да, Серега?

Они остановились на берегу пруда. Обрамленный старыми изреженными деревьями, тихий и спокойный, лежал он перед ними под толстым слоем снега.

— Красиво здесь летом! — мечтательно произнес Сергей. — Я летом почти никогда не простужаюсь, потому что каждый день загораю. Хороший у нас пруд, большой, озеро настоящее.

— Дед Авдей говорит, в войну он раза в два больше был и все берега в деревьях.

— Они и сейчас в деревьях. Видишь на том берегу самый высокий осокорь? В прошлом году я на верхушку залез!

— А чего тут страшного? Я прыгал с него. Как грохнулся спиной о воду, аж три лягушки животом вверх всплыли.

— А ты как?

— И я тоже. Выудили. Еле отдышался!

— Я слышал, — восхищенно глядя на Петьку, произнес с тихой завистью Сергей. — С верхушки никто не прыгал — убиться можно.

— Можно, — подтвердил Петька. — Как залез на него, прыгать расхотелось, в коленках заломило. А слезать еще страшней — внизу хихикают.

— А я думал, ты ничего не боишься. Все так думают.

— Так и есть, — хвастливо ответил Петька. — И ты так думай…

— А ты говорил…

— А ты не слушай…

Сергей как-то странно посмотрел на Петьку, даже очки снял и вздохнул.

— Мне почему-то с тобой хорошо, — сказал он.

— Это ты Любке говори, — резко ответил Петька и, оглядывая пруд, добавил задумчиво: — Широкий. И глубина в некоторых местах метра четыре…

— Пойдем в заливчике лягушек смотреть! Разгребем снег, лед ладонями отшлифуем — все на дне будет видно.

— Ну их к лешему! — отмахнулся Петька. — Чего на них глазеть? В школе насмотрелся. Режут их там и радуются, как сердце живое бьется. Нет бы пристукнуть, а потом уж распарывать.

— Так надо, — пожал плечами Сергей. — Зря ты ушел из нашего девятого.

— Возможно, — неопределенно ответил Петька.

— Не вернешься?

— Не вернусь.

— Плохо. Сейчас всем нужно учиться, — неторопливо говорил Сергей, добавив для большей убедительности: — Век такой.

— А ты знаешь генератор ультразвукового излучения?

— В институте узнаю.

— А я уже знаю…

— Странно. А не хочешь учиться.

— Я хочу знать то, что меня интересует, и давай не будем больше о школе.

— Хорошо, не будем, — согласился Сергей. — Пошли?

— Пошли.

В поселке недалеко от своего дома Сергей, загоревшись какой-то идеей, сказал:

— Ты приходи ко мне!

Петька весь подобрался, нахохлился и с некоторой обидой проговорил:

— Как же! Так и разрешил твой отец в гости меня звать!

— А ты приходи! Не бойся! Папа ничего не скажет. Он такой. Хоть сейчас пойдем! — торопливо стал уговаривать Сергей, беспокоясь, как бы Петька не отказал.

— Нет, сегодня не пойду.

— Ну, тогда до свиданья, — прощаясь, протянул руку Сергей.

— Ступай. Свидимся еще, — буркнул Петька и зашагал в сторону своего дома.

Но домой Петька зайти не решился, отец мог не пойти на работу, у него хватало отгулов, и он по необходимости оформлял их задним числом. Посчитав оставшуюся мелочь, Петька поднял повыше воротник и, ссутулившись, направился к магазину. Что-то жалкое и печальное было в его сгорбленной фигуре, За день ботинки промокли, и по Петькиному телу все чаще пробегал озноб. Петька купил две зачерствелые булочки и бутылку молока. Все это он рассовал по карманам и пошел за магазин, где стояло много пустых ящиков и где можно было хоть немного спрятаться от ветра. Ел он неторопливо, равнодушно оглядывая прохожих. Многие показывали на него пальцем и что-то говорили. Петька не хотел да и не старался узнавать их.

Маленькая бродячая собачонка с обвисшими сосульками шерсти, пробегая мимо, остановилась, затем, беспокойно перебирая передними лапами от голодного нетерпения, поползла к Петьке. Загнанные, плаксивые глаза собачонки виновато смотрели на него. Ну чем она провинилась перед ним? Слабая, брошенная, забытая. Она даже боялась случайно тявкнуть и разозлить человека. Петька осторожно протянул руку и погладил вздрагивающую собачью морду.

— Иди ко мне, иди, цуцик. Жрать хочешь? Это мы мигом.

Петька отломил полбулочки, смочил молоком и сунул под нос собаке. Та напряженно вытянула шею, трусливо взяла хлеб и жадно набросилась на него, терзая немощными челюстями. Петька поднялся с ящика на прозябшие ноги и пошел прочь, не замечая луж. За ним, не отставая, семенила короткими кривыми ногами облезлая промерзшая собачонка.