Небо войны - [20]
Нечто подобное произошло и с инспектором полка Куриловым. Этот отличный летчик допустил непростительную небрежность: на малой скорости резко переложил машину на крыло, и она, сорвавшись в штопор, врезалась в землю.
Кажется, каждому хорошо известно, что МИГ-3 очень строгая в управлении машина и не терпит резких эволюции на малой скорости. Почему же Семенов забыл эту прописную истину? Да, видимо, не все наши товарищи в совершенстве овладели новым истребителем. Вот и расплачиваемся за свое неумение.
Вражеская колонна заметно поредела. На дороге пылали десятки автомашин. Но мы слишком увлеклись штурмовкой. Вот-вот могли появиться истребители противника. Перед каждым очередным заходом я с опаской поглядываю на большое облако, надвигающееся с юго-запада. Из-за него очень удобно нападать.
Вот и они. Идут большой группой. Обстановка меняется. Надо вступать в бой, надо, обороняясь, уходить… Схватка сразу расчленяется на несколько очагов. Я, почему-то один, закружил с четверкой «мессеров» на горизонтальных виражах. Облака не дают перейти на вертикаль. Задний из них вот-вот попадет в мой прицел. Я сколько могу подворачиваю нос своего МИГа, дожимаю еще хотя бы на несколько сантиметров, но мой самолет, не выдерживая такого положения, срывается в штопор. Вывожу его из штопора и, разогнав, иду вверх, вскакиваю в тучу.
Темно, как ночью. Воздушная струя тянет меня из кабины. Зависаю на ремнях. Чувствую, что-то бьет меня по лбу — фонаря кабины нет, его сорвало во вчерашнем бою. Что это, пули? Так почему же не убивают? Ничего не вижу. Вываливаюсь из тучи и проскакиваю мимо вражеских истребителей. Снова вверх — и с доворотом, снизу, на вертикали прошиваю очередью ближайшего «мессера». Он задымил, скорее «запарил» — белая полоса потянулась за ним. Подбил. Эх, как жаль, что нет крыльевых пулеметов! Были бы они, «мессеру» сразу бы пришел конец. Догнать, добить! Но в хвост моему МИГу уже пристраивается другой. Снова пикирование и горка. Прыть у оставшихся «мессеров» пропала, они отошли в сторону.
Где же наши? Никого не видно. Надо и мне уходить.
Возвращаюсь на свой аэродром в Сынжерею, оглядываюсь. Вспоминаю подробности вылета. Он кажется мне необыкновенно долгим — так много событий и впечатлений прошло через сознание, через душу. Нет Семенова… Значит, нас в эскадрилье осталось восемь… Что било по лицу? Наверное, в глубине тучи кружил, рождаясь, град. Где же вся эскадрилья?
На аэродроме вижу семь самолетов, один почему-то застрял на краю летного поля. При посадке он попал колесами в щель. Лопасти винта стали похожи на бараньи рога. Верно говорят, что беда одна не приходит.
Снова приказ о вылете. Надо перехватить группу «юнкерсов», которая идет на Кишинев.
«Лапотники», как называли мы самолеты Ю-87 за их нёубирающиеся шасси, завидев нашу семерку, беспорядочно сбросили бомбы и повернули домой. Но две машины мы все-таки успели сбить.
На нас навалились подоспевшие «мессершмитты». Одному из них удалось зайти Дьяченко в хвост и дать прицельную очередь. Летевший рядом Лукашевич бросился на помощь другу, да опоздал. Правда, он сбил этого фашиста, но уже после того, как тот сумел атаковать наш МИГ.
Перевернувшись через крыло, самолет Дьяченко вошел в пике и устремился к земле. Мы ждали, что летчик выбросится с парашютом, но он почему-то медлил. «Прыгай! Прыгай!» — закричал я во весь голос, словно Дьяченко и в самом деле мог услышать меня.
У самой земли самолет вдруг резко вышел из пике и повернул на восток. Лукашевич догнал его и сопровождал до аэродрома.
После посадки выяснилось, что Дьяченко пытался, но не мог покинуть машину. Оказывается, во время пикирования открыть фонарь невозможно. После этого случая все наши летчики стали летать с открытыми кабинами. Я же лишился фонаря намного раньше, чем выявился его дефект.
Вчера мы, возвращаясь домой, по своей доброй воле «завернули» за линию фронта, а сегодня нам штаб дивизии приказал перед возвращением в Маяки обязательно проштурмовать вражеские войска между Унгенами и Бельцами. Принимая приказ по телефону, я заметил, что надвигается грозовая облачность и поэтому темнота наступит нынче раньше обычного. Командир полка пообещал сообщить мои соображения командиру дивизии. Через несколько минут звонок:
— Лететь во что бы то ни стало! Да, надо немедленно взлетать.
Идем навстречу широкой туче. Черная стена, расчерченная молниями, стоит перед нами. У меня на минуту появляется сомнение в успехе такого вылета. Развернуться бы и уйти на аэродром. Но тут же вспоминаю о характере комдива. Каждый его приезд на наш аэродром кончался разносом, смещением кого-то с должности, выговорами. Когда в боевом полете, перед испытанием, перед грозой вспоминаешь о своем высоком командире именно такое, когда думаешь о наказаниях, суровых словах, которые сорвутся с его уст, тогда теряешь трезвое, рассудительное отношение к своему делу и выполняешь его почти формально. Если я, очутившись перед грозовой тучей, возвращусь домой, мне комдив не поверит, что сделано это не из упрямства. А то еще обвинит в трусости.
До войны мне однажды пришлось увидеть, как молния попала в самолет, и он, падая, сгорел как спичка. Ищу, где туча пореже, и устремляюсь в это затянутое сеткой дождя окно.
«За годы войны лётчики авиачасти, в которой я служил, уничтожили более тысячи немецких самолётов. В журнале боевых действий вписан и мой посильный вклад: пятьдесят девять сбитых в воздухе машин врага; около шестисот боевых вылетов. Мы дрались с немецкими воздушными эскадрами над Кишинёвом и Северным Кавказом, над Ростовом и Крымом, над Днепром и Вислой, над Одером и над Берлином. В течение ряда лет я записывал пережитое и наблюденное мною. Среди этих коротких, беглых строк, набросанных порою между двумя боевыми вылетами, я выбрал теперь то, что, мне кажется, может иметь некоторый интерес для нашего читателя. В литературной обработке записок мне оказал большую помощь полковник Н.
За годы Великой Отечественной войны лётчики орденоносной гвардейской авиачасти, в которой я служил, уничтожили более тысячи немецких самолётов. В журнале боевых действий вписан и мой посильный вклад: пятьдесят девять сбитых в воздухе машин врага, около шестисот боевых вылетов.Мы дрались с немецкими воздушными эскадрами над Кишинёвом и Северным Кавказом, над Ростовом и Крымом, над Днепром и Вислой, над Одером и над Берлином.В течение ряда лет я записывал пережитое и наблюдённое мною. Среди этих коротких, беглых строк, набросанных порою между двумя боевыми вылетами, я выбрал теперь то, что, мне кажется, может иметь некоторый интерес для нашего читателя.
Повесть выдающегося советского военного летчика, трижды Героя Советского Союза, маршала авиации о своих командирах, фронтовых друзьях и воспитанниках 9-й гвардейской истребительной авиационной дивизии и своем нелегком пути в боевой авиации, о тактическом новаторстве и применении новых приемов и методов воздушного боя в годы Великой Отечественной войны, главной из которых была «формула победы»: «Высота – скорость – маневр – огонь!».В книге автор много места уделяет раздумьям о развитии бойцовских качеств у летчика-истребителя – смелости, решительности, мгновенной реакции, высокой боевой выучке, преданности Родине.
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.