Небо войны - [22]

За окном успокаивающая тишина, лицо приятно обвевает свежее, прохладное дыхание ночи. Друзья сладко похрапывают.

…На следующее утро наш «законный» командир Соколов стал принимать эскадрилью. Я рассказал ему о положении дел, о боевых успехах живых и о мужестве погибших. Беседуя, мы посматривали на небо: не летит ли звено Фигичева? Нам уже сообщили, что оно приземлилось на аэродроме в Котовске.

Неожиданно меня вызвали на КП. Прибежал туда и увидел рядом с Ивановым командира дивизии. Жестикулируя руками, он что-то доказывал. Его одутловатое лицо было недовольным.

— Где твоя эскадрилья? — резко спросил он, когда я доложил о прибытии.

Точно такой же вопрос комдив задавал мне вчера вечером. Я ответил, что звено Фигичева скоро должно возвратиться на аэродром, а остальные летчики приводят свои самолеты в порядок.

— О Фигичеве без тебя знаю, — оборвал он меня. — Почему растерял группу? Молчишь?! Командир должен за все держать ответ. — И, повернувшись к Иванову, тем же тоном добавил: — Подготовьте приказ о снятии его с должности комэска.

— Он не командир, а заместитель, — спокойно пояснил Иванов.

— И с заместителя сниму! Я не забыл, как он расстрелял СУ-2!

— За СУ-2 готов отвечать, товарищ комдив, — отозвался я. — А в этом случае вина не моя.

— Плохо воюем! — продолжал комдив. — Немцы уже под Минском и Ленинградом!..

— В этом не только летчики виноваты.

— Что?! Как ты разговариваешь? Кто тебе позволил так рассуждать? Запомни: буду людей награждать — ты не рассчитывай на награду.

— Я за Родину воюю, товарищ комдив, — не сдержался я.

Над аэродромом появилась группа Фигичева. Но, несмотря на рокот моторов, я хорошо расслышал, как рассерженный комдив приказал снять меня с должности замкомэска.

— Можно идти?

— Идите!

Тяжелый камень лег мне на душу. Хотелось полететь в самое пекло.

— Ну что? — встретил меня вопросом Соколов. Я вкратце передал ему содержание разговора с комдивом.

— Зачем спорил? — упрекнул меня комэск.

— А, — махнул я рукой. — Все равно не сегодня, так завтра зенитка собьет или «худой» свалит!..

— С таким настроением воевать негоже, дружище. Иди-ка отдохни.

Подошел улыбающийся Фигичев. Соколов не дал ему закончить доклад и строго спросил:

— Почему откололся?

— А куда же он нас вел? — кивнул Фигичев в мою сторону.

— Не кивайте на других, — возмутился Соколов его самоуверенным тоном. — На Халхин-Голе за такие действия под суд отдавали! Понятно?

На смуглом лице Фигичева, обрамленном бакенбардами, застыло недоумение: неужели Соколов всерьез говорит о суде?

— Вам понятно? — повысил голос комэск.

— Понятно, товарищ старший лейтенант.

— Если понятно, то запомните это навсегда! Идите готовьтесь к вылету.

— Есть готовиться к вылету! — Фигичев как никогда четко поворачивается и уходит.

Запустил самолет Дьяченко. Мотор взревел звонко и весело. От его звуков, от решительного голоса комэска повеяло успокоительной силой.

4. Подвиг требует мысли

Напряженная, полная неожиданностей и опасностей фронтовая жизнь! Она разрешает личные конфликты, сплачивает людей для побед, и каждый день рождает новые огорчения, трудности.

С утра до вечера эскадрилья работает теперь в интересах наземных войск, сражающихся с врагом на подступах к Бельцам и Кишиневу. Ходим на штурмовку, ведем воздушные бои, прикрываем мосты через Днестр… Войска отступают, но важные рубежи оставляют только с боями. Авиация тоже чувствует эти рубежи — над каждым из них закипают схватки в воздухе, и на землю, загораясь, падают и наши и немецкие самолеты,

Наши войска оставили Бельцы, и мы покинули летное поле на покатом холме, землянку и щели, вырытые в бурой глине у Сынжереи,

По вечерам, когда солнце уже клонится к закату, каждый день испытываешь какую-то неопределенность: день окончен, но стал ли он твоим?

Кажется, сегодня уже можно снять шлемофон. Можно пораньше добраться до общежития. Вон уже тащится к нам повозка с бутербродами, словно сигнал отбоя. Теперь к стоянкам самолетов привозят нам натуральное молдавское вино и легкую закуску.

Подставив кружку, Фигичев берет другой рукой бутерброд с ветчиной и, поглядывая на меня, с улыбкой предлагает:

— Давай перекусим!

Его тон теплый, дружеский; я даже жалею о том, что произошло между нами. Война требует от нас обоих новых полетов — таких, какие мы уже совершали вместе с Фигичевым. Теперь он и я — командиры звеньев, ходим тройками на штурмовки. Боевая работа требует от нас мужества, дружбы, взаимовыручки.

— Что-то не хочется.

— Давай по кружке, за компанию!

— Давай. Летать уже сегодня не придется.

Но вино мы допить не успели. Над КП взлетели красные ракеты. Дежурный передал, что нам приказано идти на прикрытие Рыбницкого моста через Днестр.

Взлетаем четверкой. Приходим в заданный район. Над Рыбницким мостом спокойно. Очевидно, вражеские бомбардировщики изменили маршрут и направились к другой цели. Барражируя в воздухе, ждем. Но противника все нет и нет. Уже темнеет — надо возвращаться домой.

На полпути к аэродрому замечаем, что выше нас летит Ю-88. Неплохая мишень. Идем на сближение. Фигичев открывает огонь с большой дистанции, но безрезультатно. Тогда я решаю атаковать «юнкерс» снизу, в «живот». Поднырнув под него, подхожу все ближе и ближе. Пора. В этот момент от бомбардировщика ко мне скользнула огненная змейка. Раздался треск. Упругая струя воздуха ударила в лицо, прижала к спинке сиденья. Отвалив в сторону, осматриваю машину. Вижу: козырек кабины разлетелся вдребезги. Надо возвращаться на аэродром. Мой ведомый следует с парой Фигичева, а я лечу домой.