Небо войны - [18]
При посадке никто не боится подтянуть машину на газке. Что-то новое и нужное удалось нам найти на этом маленьком прифронтовом аэродроме. И такая победа может радовать.
В течение дня мы сделали с аэродрома подскока несколько вылетов на штурмовку вражеских войск. Но на ночь командир полка приказал нам возвратиться в Маяки. Он не решился оставить на правом берегу Днестра девять боевых самолетов: а вдруг противник забросит диверсантов?
Вечереет. Стоим у землянки. В Маяки уже сообщили по телефону, что эскадрилья готовится к взлету. Товарищи из комендатуры, в том числе и молодой комиссар, с грустью посматривают на нас. Через полчаса мы будем за Днестром, дома, а они останутся здесь, где отчетливо слышна канонада и на горизонте видны густые облака дыма.
Появляется мысль: по дороге в Маяки завернуть еще раз к Пруту, посмотреть на те места, которые обрабатывали сегодня, поохотиться за автомашинами и самолетами.
— Хорошо бы полететь через Бельцы, — предлагает Иван Лукашевич.
Мне близки и понятны его чувства. Теперь Бельцы стали уже прифронтовым городом, а Лукашевичу и Довбне так и не удалось что-либо определенное узнать о своих семьях. Теперь им хочется хотя бы с воздуха взглянуть на те дома, где, возможно, до сих пор находятся их жены и дети.
Лечу в паре с Лукашевичем, а Дьяченко — с Довбней и
Шияном. Так легче маневрировать. Бомб не берем. Без них удобнее вести воздушный бой.
Идем на высоте полторы тысячи метров. Через несколько минут мы уже над Бельцами. Наш аэродром вдоль и поперек изрыт воронками. На нем ни души: пусто, мертво. На улицах дымящегося города тоже никаких признаков жизни, словно после страшной бури.
За Бельцами увидели поредевшую колонну немцев. Скорее всего это та, по которой мы били сегодня. Она двигалась на восток. Кое-где на полях заметны следы гусениц:
здесь шли танковые бои.
Сгущающиеся сумерки мешают отыскать то, что больше всего хотелось бы атаковать: вражеские автомашины. В небе тоже ни одной цели.
Но вот в стороне, чуть выше нас, кажется, летит «хеншель-126». Он совсем близко. Но почему я не сразу заметил его? Наверно, потому, что самолет был ниже меня и сливался с темным фоном земли. Если так , значит и он меня не заметит, если я окажусь ниже его. Разворачиваюсь и иду на сближение. «Хеншель» не реагирует. Значит, его экипаж целиком поглощен корректировкой огня своей артиллерии.
Нажимаю на гашетку. Огненная трасса тянется к немецкому самолету и прошивает снизу фюзеляж и мотор. На меня летят какие-то белые куски. Что это? Я его пулями, а он меня листовками? Да это же куски дюраля!
Взмываю вверх, перекладываю машину на крыло и гляжу вниз. «Хеншель», оставляя шлейф дыма, падает крутой спиралью. Кажется, сбит. Нет, это всего-навсего хитрость. У самой земли вражеский разведчик переходит в горизонтальный полет и направляется к Пруту. Взглянув на группу (Лукашевич идет за мной, тройка — чуть в стороне), бросаюсь за «хеншелем». От земли навстречу мне тянутся огненные трассы зенитных снарядов. Они, словно щупальца, ищут жертву. Но в такие минуты забываешь об опасности: впереди недобитый враг, надо его доконать. Даже когда пуля обжигает подбородок, я не отвожу глаз от «хеншеля». Вот он — в прицеле. Теперь ему не уйти. Расстреливаю его, как фанерный макет. На этот раз он падает без обмана.
Набираю высоту, осматриваюсь, хочу понять, что со мной произошло; тронул рукой подбородок — болит, на перчатке — кровь. Поворачиваю голову вправо и вижу: фонарь пробит пулей. И вдруг в небе замечаю еще одного «хеншеля». Нет, это не наваждение. Как и только что сбитый, он беззаботно летит, не замечая меня, может быть сменять первого корректировщика.
Делаю заход и атакую. Вражеский летчик прибегает к той же хитрости — свалившись в штопор, имитирует падение. Ничего не скажешь — искусно притворяется.
Быстро перевожу самолет в крутое, почти вертикальное пике, чтобы расстрелять «хеншеля». Земля стремительно несется мне навстречу. Слышу, как что-то отрывается от моей машины, и в лицо мне ударяет тугая струя воздуха. Тяну штурвал на себя. От резкого маневра на мгновение теряю сознание. Вывожу самолет буквально в нескольких метрах от земли. Гляжу: где же «хеншель»? Он на земле, горит! Значит, это была не имитация.
Только теперь осознаю, что и сам я был на волосок от гибели — погорячившись, я погнался за врагом, которого вообще не нужно было преследовать: он падал по-настоящему.
Возвращаемся в Маяки. Группа идет плотным строем. Все обошлось благополучно, но я никак не могу успокоиться и ругаю себя за горячность.
Садились уже в сумерках. И все-таки техник сразу заметил, что на моей машине нет фонаря. Подбегает ко мне и испуганно спрашивает:
— Что с вами, товарищ командир?
— Ничего, — отвечаю ему, — все в порядке.
— А почему у вас лицо в крови?
— В крови? Это не беда. Хуже, что машине здорово досталось. Опять тебе придется работать всю ночь. Подъезжает санитарная машина.
— Садитесь, поедем в санчасть, — говорит врач.
— Сначала нужно доложить о выполнении задания, — отвечаю ему. — Да и вообще я чувствую себя хорошо.
Смыв кровь с подбородка, иду к Виктору Петровичу Иванову.
«За годы войны лётчики авиачасти, в которой я служил, уничтожили более тысячи немецких самолётов. В журнале боевых действий вписан и мой посильный вклад: пятьдесят девять сбитых в воздухе машин врага; около шестисот боевых вылетов. Мы дрались с немецкими воздушными эскадрами над Кишинёвом и Северным Кавказом, над Ростовом и Крымом, над Днепром и Вислой, над Одером и над Берлином. В течение ряда лет я записывал пережитое и наблюденное мною. Среди этих коротких, беглых строк, набросанных порою между двумя боевыми вылетами, я выбрал теперь то, что, мне кажется, может иметь некоторый интерес для нашего читателя. В литературной обработке записок мне оказал большую помощь полковник Н.
За годы Великой Отечественной войны лётчики орденоносной гвардейской авиачасти, в которой я служил, уничтожили более тысячи немецких самолётов. В журнале боевых действий вписан и мой посильный вклад: пятьдесят девять сбитых в воздухе машин врага, около шестисот боевых вылетов.Мы дрались с немецкими воздушными эскадрами над Кишинёвом и Северным Кавказом, над Ростовом и Крымом, над Днепром и Вислой, над Одером и над Берлином.В течение ряда лет я записывал пережитое и наблюдённое мною. Среди этих коротких, беглых строк, набросанных порою между двумя боевыми вылетами, я выбрал теперь то, что, мне кажется, может иметь некоторый интерес для нашего читателя.
Повесть выдающегося советского военного летчика, трижды Героя Советского Союза, маршала авиации о своих командирах, фронтовых друзьях и воспитанниках 9-й гвардейской истребительной авиационной дивизии и своем нелегком пути в боевой авиации, о тактическом новаторстве и применении новых приемов и методов воздушного боя в годы Великой Отечественной войны, главной из которых была «формула победы»: «Высота – скорость – маневр – огонь!».В книге автор много места уделяет раздумьям о развитии бойцовских качеств у летчика-истребителя – смелости, решительности, мгновенной реакции, высокой боевой выучке, преданности Родине.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.