Небо войны - [17]

Прилетев всей эскадрильей, мы увидели, что комендатура отлично справилась со своей задачей. Техники быстро разместили самолеты на стоянках и сразу же замаскировали их ветками.

Мы с Барышевым обошли аэродром. У землянки, где уже стоял телефон, у щелей, у ямы, именуемой складом боеприпасов и ГСМ, — всюду лежали кучки свежей земли. Все было в порядке, кроме главного: взлетно-посадочная полоса оказалась очень короткой. Чуть «промажешь», то есть не приземлишься у самого посадочного знака, и самолет может выкатиться за пределы аэродрома. Меня это обеспокоило.

Целые годы, зимой и летом, при любой погоде, нас учили выходить на «Т» с убранным газом и сажать машину точно у знака, в пределах нескольких метров. Подтягивание на моторе считалось грубым нарушением наставления. Даже высший пилотаж и стрельба — самое главное для истребителя — отступали на задний план перед этим элементом полета. И все-таки не всем летчикам удавалось посадить машину без «промаза». Лично я недолюбливал эти бесконечные тренировки в посадке. Они притупляли чувство ответственности за выполнение других элементов техники пилотирования.

И я сразу же решил поговорить с летчиками о посадке. В начале войны мне уже случалось несколько раз исправлять расчет подтягиванием на моторе, получалось неплохо. Здесь я тоже садился сегодня с газом. Надо было поделиться опытом.

Когда мы с Барышевым подошли к землянке, где размещался командный пункт, летчики о чем-то оживленно спорили.

— Что ты все «если бы да если бы», — говорил Лукашевич Дьяченко. — Если бы западные политики думали о народе, а не о денежных мешках, они давно бы остановили Гитлера. Мюнхен помнишь?!

— Я помню приезд Риббентропа в Москву и его сволочную улыбку на снимках! — зло отвечал Дьяченко. — Договор с нами им был нужен как ширма. Прикрываясь им, они подтягивали свои войска к нашим границам, нахально летали над нами. А мы… строго соблюдали все пункты договора!..

Летчики настолько увлеклись спором, что не заметили, как мы к ним подошли. Я с тревогой посмотрел на дежурное звено: не дискутируют ли и там? Нет, все летчики сидели в кабинах самолетов.

Барышев с ходу включился в разговор:

— Наше правительство действовало правильно, и не тебе обсуждать такие вопросы.

— Именно мне, — не отступал Дьяченко. — Мне, тебе и миллионам таких, как мы. Немцы уже под Минском и в Прибалтике. Да и над нами нависают с севера. Вот тебе и улыбка Риббентропа! Мы своей девяткой хотим прикрыть все наше небо. «На земле, в небесах и на море!..»

Комиссар шагнул к Дьяченко, пристально посмотрел на него и строго спросил:

— Ты почему такие настроения распространяешь? Кто тебе дал право?

Казалось, Барышев вместо словесных доводов пустит сейчас в ход кулаки. Видно было, что у него нет ни ОПЫТА политической работы, ни веских аргументов, чтобы осадить Дьяченко и направить разговор в другое русло. Именно в те дни, когда уже обозначились успехи немцев и наши неудачи в боях, люди стали всерьез задумываться, почему же так случилось. Тяжесть отступления каждый чувствовал не только плечами, но и сердцем, сознанием.

Конечно, такой разговор перед боевым вылетом был явно неуместным. Но и трудно было запретить человеку высказать все, что накопилось у него на душе. Зачем принуждать его жить наедине со своими сомнениями?

Я встал между летчиком и молодым комиссаром, чтобы успокоить их.

— Ты паникер! — кричал Барышев.

— А ты слепой! — наседал Дьяченко.

— Это я?

— Да, ты. Разве не видишь, куда они уже забрались? Делаешь вид, что на фронтах все в порядке?

— Хватит спорить! — вмешался я. — Зачем называть Дьяченко паникером? Он хороший боевой летчик. А что так говорил, так это от боли на душе. По-моему, нам всем надо знать истинное положение на фронтах. Только взглянув правде в глаза, можно сделать правильные выводы. Недооценивать врага нельзя, но и неверие в свои силы тоже опасно. Понятно?

— Понятно! — отозвалось несколько голосов.

— Тогда перейдем к делу.

И через несколько минут после спора о больших государственных проблемах мы вылетели на боевое задание. Теперь надо было решать эти проблемы с помощью пулеметов и бомб.

Немецко-румынские части в нескольких местах расширили плацдармы на левом берегу Прута. Точных данных о противнике в штабах, по-видимому, не было, поэтому нам ставились слишком общие задачи: «вылететь на штурмовку в район Унген», «на дороги, прилегающие к Пруту», «за Бельцы». Но наши летчики сами хорошо знали, где искать противника. В те дни мы жили больше интересами земли, чем неба. Нам было уже ясно, что здесь, на Пруте, советских войск очень мало, мы совсем недавно видели с воздуха, как некоторые наши части перебрасываются в северном направлении. И главной заботой нашей было — сдерживать продвижение неприятеля.

На штурмовку летим всей эскадрильей. Все дороги от Прута забиты немецкими войсками. Они продвигаются на восток, хотя и медленно. Об этом можно судить по тому, что их зенитные батареи встречают нас почти на тех же рубежах.

Сбрасываем бомбы с круга и поочередно, с пикирования атакуем колонну вражеской мотопехоты. Несколько автомашин уже горят.

Чувствую, что сейчас вот-вот должны появиться немецкие истребители. Их, видимо, уже вызвали по радио. А нам на такой малой высоте драться невыгодно. Да и боеприпасы уже израсходованы. Собираю группу и беру курс на Сынжерею.