Небо остается синим - [71]

… — Так когда возвращается Дюла? — снова настойчиво спросил Миклош.

— Я вижу, тебя волнует судьба моего сына. Что ж, спасибо! — Голос ее смягчился и потеплел.

— Эх, Като, ты прекрасно понимаешь меня.

— Я с радостью поговорю о сыне. С кем же, как не с тобой, говорить мне о нем! Но до сих пор, едва мы начинали этот разговор, как тут же ссорились…

— Да, не о Дюле хочу говорить, а о тебе! О тебе, понимаешь!

— Тогда спасибо, что ты заботишься обо мне.

Като посмотрела на него долгим внимательным взглядом.

Миклош ничего не понимал. Он пришел к ней в полной уверенности, что Като до сих пор сердится. Она так кипятилась в тот вечер. А сегодня тает, как масло. И этот взгляд… Нет, сегодня Като не обманет его ожиданий.

— Помнишь, дорогая, — ласково начал он, — ты не раз говорила мне, что, когда остаешься одна, тебе даже не хочется себе обед разогреть. А чисто прибранная комната только подчеркивает твое одиночество…

— Да, ты прав! — прервала его Като. — Хватит одиночества!

Высокие нотки в ее голосе звучали вызывающе.

Миклош растерялся: она сама заговорила о замужестве!

— Я тоже так думаю! — радостно подхватил он. Но радость эта казалась фальшивой.

А Като вдруг заторопилась:

— Пора перекусить немного. Посиди тут. Когда будет готово, я позову! — и вышла на кухню.

Миклош остался один. Кажется, все идет прекрасно, только бы не прозевать!

Когда он пришел сюда полтора года назад, Дюла уже был в армии, и Миклош пожалел, что не явился раньше. Увидев после долгой разлуки Като, он был поражен, и это ощущение не покидало его весь вечер. Его встретила статная, полная, красивая женщина. Да, это уже не молодость, это была зрелость, но Миклошу казалось, что Като никогда не была так хороша.

— Иди сюда, Миклош, — послышался из кухни голос Като.

«Сегодня надо все решить. Непременно. И прежде всего насчет сына», — думал он, входя на кухню.

Но серьезный разговор не клеился. Като шутила, что волосы на голове у него можно по пальцам пересчитать, спрашивала, отчего так изменилось его лицо — уж не сделал ли он пластическую операцию? Потом подошла и погладила его по щеке. И в этом жесте было что-то новое, чего он раньше не замечал.

Миклош злился.

— Ужин готов, старик! — продолжала шутить Като.

— Ты сегодня постаралась: суп с мучными улитками, жаркое. Уж не хочешь ли ты искупить какие-то свои грехи?

— Все о своем, старый греховодник, — засмеялась Като. — А кто сосчитает твои грехи?

Она налила суп в дорогие сервизные тарелки. Все ради него. Это даже слепому ясно. А раньше? Разве не бывало, что Като бегала по соседям, расспрашивая, как вкуснее приготовить дичь, которую он приносил.

Включили радио, потанцевали немного. От еды и питья Миклош совсем размяк. Уютно устроившись на софе, он закурил, разговорился, как в добрые далекие времена.

Като сидела напротив и слушала, внимательно устремив на него глаза, синие, как осколки летнего неба. Вдруг она поднялась и, ни слова ни говоря, раздумывая о чем-то, принялась мыть посуду.

В другой бы раз Миклош вытащил из кармана журнал «Охотник» и погрузился в чтение. Но сегодня он не мог отвести глаз от Като. Внутри у него все горело от нетерпения. Она стояла к нему вполоборота. Природа, этот старательный мастер, отлично потрудилась, чтобы подчеркнуть гибкую женственную округлость ее фигуры. Казалось, пережитое не коснулось ее лица, и только глаза вобрали в себя всю горечь бессонных ночей и тоску одиночества. Взгляд Като был чист и глубок.

— Ну, что высмотрел твой придирчивый мужской глаз? — быстро поворачиваясь к Миклошу, спросила Като, и в голосе ее слышалось скорее кокетливое любопытство, чем неудовольствие.

— Подойди ко мне, скажу! — нетерпеливо вырвалось у Миклоша. — И перестань шутить.

Като послушно подошла к софе.

Миклош потянулся было к ней, наслаждаясь запахом ее здорового чистого тела. Като никогда не употребляла духов.

Как вдруг она неожиданно сказала:

— Пройдемся немного!

Ее неожиданное предложение подействовало на него как укол булавки на резиновый шар, из него словно выпустили что-то.

— Ведь уже за полночь перевалило! — сердито возразил он.

— У нас остался час до прибытия поезда.

Миклош ничего не понимал. Правда, Като и раньше любила ходить на вокзал — встречать и провожать поезда. «Как это прекрасно, — говорила она, — сейчас поезд уйдет в ночь, в неизвестность, а где-то на незнакомой станции его кто-то ждет, волнуется…»

Они вышли из дома. Като взяла Миклоша под руку и на какое-то мгновенье прижалась к нему, словно желая утешить или примирить с чем-то.

Холодный осенний ветер срывал с деревьев последние листья и охапками бросал их прохожим под ноги. Где-то за лесом бродила луна.

— Миклош, — вдруг заговорила Като, — как ты думаешь, что нас связывает?

И не дождавшись ответа, продолжала:

— Когда погиб Дюла, ты тоже куда-то исчез. Я осталась одна на целом свете. Правда, мне тогда никто не был нужен. Но ты появился, и я очень обрадовалась. Мне так не хватало теплого слова, крепкой мужской руки. А ты мне нравился…

Миклош мял в кармане журнал «Охотник». Он чувствовал, куда она клонит. Нет, он не допустит, чтобы она досказала, довела до конца свою мысль.