Небо остается синим - [50]
А у старой тети Тэрки вдруг возникло желание встать и уйти. Надо было что-то предотвратить. Но что? Мысль вспыхивала и обрывалась. А тетя Тэрка продолжала сидеть. Что бы сказать такое? Но хозяйка опередила ее:
— Хотя шарф и нашелся… — она старалась придать голосу непринужденный тон, — но… видите ли… — так говорили барыни, рассчитывая прислугу.
Тетя Тэрка взглянула под ноги. На блестящем паркете возле ее башмаков образовалась талая лужица. Видимо, все-таки она плохо вытерла ноги.
Хозяйка тоже посмотрела на паркет, и тон ее стал еще высокомернее:
— Другой человек на моем месте тоже подумал бы, что шарф украли!
Тетя Тэрка не отрываясь смотрит на испачканный паркет. При чем тут шарф? Она растерянно оглядывается, и ей кажется, что и гобелены, и разбросанные вещи злобно скалятся на нее и твердят: «Это ты украла! Ты украла шерстяной шарф!»
Она встает. С кухни доносится аромат крепкого кофе.
Как много ступенек! Отчего спуск кажется ей труднее, чем подъем? Мокрое пятно на паркете. Извивающийся длинный шерстяной шарф. Вот почему так предупредителен заведующий отделением… И сестры тоже… И опять этот голландский шарф…
На дворе дождь. Большие ледяные капли падают и падают. Как странно — дождь в январе. А может быть, это ее, старой Тэрки, слезы? Они тяжело падают на крыши домов, на землю, на деревья.
Куда идти? Мелькнуло равнодушное, нетерпеливое лицо снохи. А вот один из ее маленьких пациентов. И улыбка его матери. Там ее ждут. А если нет? А если она и там не нужна?
Бесцельно плетется Тэрка по мокрым улицам. Все бессмысленно. Шлепает дождь по мостовой. Но вдруг она ощущает теплоту в своей руке. Маленькие детские ладони. Глаза ее встречают множество детских глаз, испуганных, вздрагивающих, словно крылья птицы, выпущенной на свободу…
Дождь прекратился.
Повышение
Легким, уверенным движением Зекань захлопнул дверцу машины. Закурив, он включил мотор с таким наслаждением, с каким в детстве нажимал на кнопку электрического звонка.
— Бог с тобой, старая развалина! — Он скользнул взглядом по надземным постройкам соляных шахт. В этих словах, произнесенных шепотом, было что-то снисходительное: словно он похлопывал по плечу младшего брата. Наконец-то он вырвется отсюда! Ему давно уже казалось, что в гигантских галереях шахты даже мысли превращаются в соляные столбы.
Зекань сворачивает на поперечную улицу, и перед ним вырастают огромные соляные горы. Какими жалкими кажутся эти заброшенные, безмолвные шахты. А сколько в них похоронено тайн! Сейчас они под снегом, а весной, когда снег стает, они станут похожи на промокших воробьев. Слева тускло поблескивает гладь озера. Мальчишки катаются на коньках. Вот и будут бегать так до самого вечера, пока матери не позовут их домой.
Мчится машина, и навстречу бегут воспоминания.
А вот и переезд. Родные места остались позади. У Зеканя на сердце такое ощущение легкости, будто он заезжал сюда лишь затем, чтобы хорошо пообедать да заправиться бензином.
Машина мчится по прямому как стрела шоссе. Легко на душе у Зеканя. И такими же легкими, невесомыми кажутся молодые безлистые тополя, выстроившиеся вдоль дороги. Колокольни соседних сел окутаны белым плащом тумана. Молчаливые горы будто дышат друг на друга, и от этого в долинах струится синий туман.
О чем бы ни думал Зекань, что бы ни видел, все заглушала одна мысль: повышение. Как долго ожидал он этой бумажки в несколько строк, обладающей магической силой. В управлении сказали: вас ожидает высокая должность. Конечно, не огни большого города и удобства привлекают его, а масштабы. Наконец-то он сможет развернуться. А что было тут, кроме этих старых шахт? Разве что маленький стадион, который никак не могут достроить. Непонятно, почему так нравились жене Ирине эти шахтерские малыши, с которыми она возилась в музыкальной школе. Но там, в центре, их ждет иная жизнь!
«Выпьем за выдвижение Миклоша!» — до сих пор звучит в ушах Зеканя прощальный тост инженера Шильде.
Машина мчится под уклон на последней скорости. Зекань даже выключил мотор.
— Эх ты, глупая тварь! — добродушно обращается он к мотору. — Хозяин идет вверх, а ты его вниз тащишь! Я ведь тебе не Пишта!
«Выпьем за выдвижение Миклоша!» — повторяют мчащиеся навстречу горы, облака. У Зеканя такое ощущение, словно в кармане у него позвякивают золотые монеты.
Почему это вспомнился Пишта? Ах, да: он, Зекань, идет вверх, а тот, бедняга… Ну да он всегда был непрактичным, неприспособленным. Зекань однажды сказал ему это в глаза. Разбрасывался. Не было у него целеустремленности, что ли. Вот и поплатился парень…
Интересно сложились их судьбы. Шли они все время, будто два рысака на бегах, рядом. Иногда Зеканю казалось, что Пишта чуть-чуть вырывается вперед, и тогда приходилось напрягать силы, чтобы сравняться. Но теперь всё по-другому. Нелегко дался Зеканю этот перевес. Здорово пришлось драться за себя. С засученными рукавами. А Пиште все давалось легко, будто шутя. Да, работа спорилась у него, что и говорить. Но при этом Пишта часто забывал, к чему стремился. Так и разменял талант на мелочи. А он, Зекань, где не хватало таланта, брал упорством. Какое-то шестое чувство всегда точно подсказывало ему: стоит ли бороться?
«…На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вылепив статую человека.– Песочник, – прошептала Анрика.Я достал взведенный самострел. Если песочник спустится за добычей, не думаю, что успею выстрелить больше одного раза. Возникла мысль, ну ее, эту корову. Но рядом стояла Анрика, и отступать я не собирался.Песочники внешне похожи на людей, но они не люди. Они словно пародия на нас. Форма жизни, где органика так прочно переплелась с минералом, что нельзя сказать, чего в них больше.
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».