Небо остается синим - [41]
Я подошел к окну. В наступающих сумерках я с трудом различал ее фигуру. Марта медленно шла по заметенной снегом тропинке. Вот она убыстрила шаг и наконец побежала. Вскоре ее фигура растаяла в снежной мгле.
Я был взволнован. Даже не помню, что я делал. Оделся, пошел в село, с кем-то о чем-то говорил. Домой вернулся поздно и сразу заметил: вешалка пуста, Марты нет дома. Это меня обеспокоило.
Бесконечно тянулось время. Наконец я не выдержал и пошел к железнодорожной будке.
Горы застыли безмолвные, хмурые, словно в предчувствии надвигающейся беды. Мягкий голубоватый свет заливал все, и это голубое молчание вызывало мысль о бесконечности и бессмертье.
Вот наконец и железнодорожная будка. Здесь Петро Варга встречает и провожает свои поезда. И, открывая дверь, я подумал о том, что эта будка, затерянная в снегах, не так уж безвестна — рука Петра ежедневно прощупывает одну из важнейших железнодорожных артерий страны.
Я вошел в будку. Первое, что я увидел, был брошенный на пол железнодорожный фонарь. Маленький огонек боязливо мигал и чадил. Бледный, прыгающий свет освещал Марту. Она склонилась над Петром, лежащим на скамье, ее растрепанные волосы почти скрывали его лицо, и я видел только безжизненно повисшие руки. Она что-то шептала ему или о чем-то спрашивала? Что здесь произошло? Ноги мои онемели. Внутри все задрожало.
— Петро! Слышишь меня, Петро? Прости! — расслышал я наконец слова Марты, голос ее срывался. И вдруг крошечную каморку заполнил отчаянный вопль.
Петро не двигался. Он был мертв. Но что же случилось?
Марта казалась страшна в своем отчаянии.
Я не помню, о чем я ее расспрашивал, помню только, как в тишине, словно опадающие листья, шелестели еле слышно слова:
— На дворе… в снегу порвались провода… Он умирал… Электрический ток, а может быть, сердце… Я внесла его… Он уже не дышал… Если бы врач… Я не могла его оставить…
Тусклый язычок пламени продолжал боязливо мигать.
— Пуговицу… Пуговицу я ему так и не пришила! Целый день… бедный… мерз…
И вдруг, точно ее полоснули по сердцу чем-то острым, вскрикнула:
— О-о-о! Это я, я во всем виновата!
— Вы с ума сошли, Марта! — крикнул я.
Или только хотел крикнуть?
— Уже поздно? — она рванулась ко мне, словно впервые заметив мое присутствие… — Уже всегда будет… так? Нет! Этого не может быть! — Она умолкла, но тишина была страшнее воплей.
Где-то совсем близко, разрывая напряженную тишину комнаты, раздался паровозный гудок. Приближался поезд.
Несколько секунд Марта сидела без движения. Поезд стучал все ближе, ближе, тоненько дребезжали оконные стекла. И тогда Марта, последний раз взглянув на Петра, схватила фонарь и выбежала из сторожки.
Комната погрузилась во тьму. Я стоял возле Петра, не в силах двинуться с места.
«Ты называешь себя разведчиком и знатоком человеческих душ. Ты жил среди этих людей. Что ты сделал, чтобы помочь им? А им нужен был совет. Они заплутались в сложном лабиринте жизни. Ты даже не поговорил с Петром, потому что в этот момент упала ничтожная страничка твоей рукописи…»
Эта мысль жгла мозг, не давала дышать.
Всю ночь с грохотом проносились поезда. И машинисты с удивлением провожали взглядом незнакомую женщину, безмолвно стоявшую на морозе с фонарем в руке.
Двадцать лет спустя
Прибыл пригородный поезд. Словно нескончаемые ленты из шляпы фокусника, из вагонов потянулись пассажиры. Перрон вмиг заполнился людьми. Многие направились в ближайшую кофейню, и зал, несколько минут тому назад пустовавший, вдруг оказался переполненным. Молодцеватые офицеры, коммивояжеры, путешественники с шумом занимали столики. Всем хотелось отдохнуть после долгой утомительной тряски.
В углу, возле окна, два места остались незанятыми. К ним-то и пробирался светловолосый косматый юноша и тащил за руку такую же юную, как он сам, спутницу. С кошачьей ловкостью скользили они между столиками и наконец, победоносно смеясь, опустились на стулья, по милости судьбы оставшиеся свободными. Они даже не заметили, что с ними за одним столиком сидит женщина средних лет. Впрочем, девушка скользнула по ней взглядом, но, увидев ее безразличное, увядшее лицо, вздрогнула и придвинулась ближе к своему возлюбленному.
Они с аппетитом уплетали сосиски, то и дело прерывая еду взрывами беспричинного смеха.
Был конец лета. Раскаленный за день воздух лениво вливался в окно. Быстро темнело.
— Ой, не могу! — вдруг положив вилку, звонко рассмеялась девушка.
— Что с тобой, Эдит? — удивился молодой человек.
— Как вспомню, Дюри, ту столетнюю старуху, что гналась за нами с дубинкой, не могу удержаться от смеха!
— А что я мог поделать, если моей барышне хотелось отведать слив именно из ее сада?
— Можно подумать, что я просила тебя сорвать их! Я только посмотрела, какие крупные, спелые сливы!
— А все же она бросила свою дубинку, — проговорил Дюри. — Даже пробормотала что-то примирительное. Можете, мол, оставаться, раз вам так понравилось у меня. И добавила: какая прелестная парочка!
— Ну, этого она не говорила, — засмеялась Эдит. — Это ты выдумал…
— А разве плохая?
Их слова напоминали солнечных зайчиков — игривые, безмятежные, задорные…
— Зачем ты меня чуть не утопил сегодня? Не позови я на помощь девчонок, — говорила Эдит с нарочитой серьезностью, — еще неизвестно, чем бы все это кончилось. Я ведь плавать не умею.
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Шестнадцать обшарпанных машин шуршали по шоссе на юг. Машины были зеленые, а дорога – серая и бетонная…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».