Глава девятая
Старуха последние дни не вставала с постели. Лежала у себя в боковушке и, чуть шевеля сухими губами, жалобно шептала:
— Умираю…
Зелда, измотанная, молча ухаживала за больной свекровью. «Надо сказать Шефтлу, чтобы все отложил и завтра же съездил за доктором», — подумала она.
Она переменила свекрови холодный компресс на груди и поправила подушки.
Зелда услышала шаги. Кто-то шел к дому. Она забеспокоилась. Последнее время она боялась, как бы не принесли повестку Шефтлу из райвоенкомата.
В темные сени, пригибаясь под притолокой, втиснулась старшая сноха Смекунов, рябая Шейна, которую в хуторе прозвали Каланчой. Худая, длинная, и впрямь как каланча, она всегда знала все хуторские новости. Шейна торопилась — у нее варился фасолевый суп на треноге, и к Зелде она забежала на минутку, занять ложку соли (вечно она занимала всякие мелочи), и все же не могла отказать себе в удовольствии, поделилась новостью:
— Слыхали? Вчера в Ковалевск пришло три похоронных! Председательский сын убит, кузнец и бригадир. Бригадиру еще и тридцати не было… Оставил жену и троих маленьких детей…
Зелда совсем разволновалась. Шейна уже ушла, а она все думала о вдовах и осиротевших детишках, о том, как горько, должно быть, плачут в тех домах…
Чтобы отделаться от невеселых мыслей, она принялась готовить ужин, хотя Шефтл должен был прийти не скоро. «Нажарю-ка я блинчиков, — решила Зелда, — Шефтл любит блинчики со сметаной». Только она сняла с полки крынку простокваши и подошла к столу замесить тесто, как вдруг увидела в открытое окно, что по улице, прямо к их дому, идет посыльный из сельсовета с какой-то бумажкой в руке.
У Зелды упало сердце. Тяжелая крынка покачнулась, и простокваша выплеснулась на стол.
Не успела Зелда прибрать со стола, как вошел посыльный — пожилой, однорукий человек, инвалид войны.
— Добрый вечер, — он снял кепку и вытер вспотевшее лицо. — Хозяин дома?
— А что? — чужим голосом спросила Зелда.
— Да вот, повестка ему… Шефтл Кобылец — правильно? Или, может, я не туда попал?
— Повестка? — У нее подкосились ноги.
— Он дома? Позовите его!
— В поле он, — растерянно сказала Зелда.
— Тогда вы распишитесь, — посыльный протянул ей повестку.
Зелда кое-как расписалась.
Посыльный ушел. Зелда, с повесткой в руке, подошла к окну. С трудом разбирая пляшущие перед глазами буквы, чувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
Завтра, двадцать первого июля, Шефтл Кобылец должен явиться в Гуляйпольский райвоенкомат.
Зелда бессильно опустилась на скамью.
Завтра…
Она с первого дня войны втайне готовилась к этой страшной минуте и все-таки не думала, что Шефтла возьмут так скоро. Ведь совсем недавно мобилизовали столько людей. И вот на тебе — опять… Не могли пока без него обойтись? Четверо детей, да еще пятый, чужой… И больная мать… Как она одна справится с такой семьей?
«Чего я сижу? — спохватилась Зелда и, сделав над собой усилие, встала. — Надо бежать, искать Шефтла. Он-то еще не знает. Задержится допоздна, я и наглядеться на него не успею…»
Она уже выбежала в сени, когда услышала, что за стеной кряхтит свекровь. Пришлось зайти к ней.
— Кто это был? — прохрипела старуха,
— Никого не было, — как можно спокойнее ответила Зелда.
— Я же слышала, ты с кем-то разговаривала.
— Это я сама с собой… Сейчас приду…
— Куда ты? Не уходи, дай мне чайку… Где Шефтл? Мне что-то так нехорошо…
— Сейчас, свекровь, сейчас… Сию минуту дам вам чаю.
Зелда не могла оставить свекровь одну. Пришлось разжечь примус. Все валилось у нее из рук. На минуту она все-таки выбежала за ворота посмотреть, не идет ли Шефтл. Спросила у прохожих, но без толку — один видел его на току, другой — около силосных ям, третий — на перелоге.
Зелда места себе не находила. Уже столько времени, как принесли повестку, а Шефтл не знает! Она то и дело выглядывала в окно — скорей бы уж он пришел… И вместе с тем с ужасом думала, как она ему об этом скажет.
Старуха выпила полчашки чаю и задремала. Взяв на руки Шолемке, Зелда побежала на колхозный двор. Шефтла там не было.
— Что случилось? — спросил Шия Кукуй, стоявший у конюшни с газетой в руках.
— Свекровь захворала. Будьте так добры, когда Шефтл придет, скажите ему, чтобы шел скорее домой.
А когда уже закрывала калитку, ее нагнали дети. Они возвращались с пруда.
— Мама, где ты была?
— Мама, давай кушать!
— Кушать! — обступили они ее со всех сторон и, толкаясь, теребили за рукава, за подол.
— Будет вам, чего вы так расшумелись, — устало сказала Зелда. — Папа завтра уходит на войну.
— На войну? — обрадовался Шмуэлке. — Правда? Нет, мама, правда?
То, что отца Зузика и отцов других хуторских ребят взяли на войну, а его отца — нет, было для Шмуэлке большим огорчением. Мальчишки его дразнили, часто не хотели с ним играть, а если уж принимали в игру, то только в тех случаях, когда не хватало игрока.
Теперь, гордый и веселый как никогда, Шмуэлке сидел за столом и уплетал за обе щеки. Вдруг он заметил у матери слезы на глазах и притих.
Поужинав, дети еще посидели за столом, надеясь, что отец вот-вот придет. Но стало совсем темно, а Шефтла все не было. Ребятишки, не раздеваясь, один за другим прилегли на кровать — на минутку, а через минутку все уже спали крепким сном.
