— А плотина осталась? — тихо спросила Элька.
Шефтл не ответил, а Элька не повторила своего вопроса. Только тряхнула волосами и снова принялась расспрашивать о Бурьяновке. Перебрала почти всех, под конец спросила про Долю Бурлака.
— Как он там? Он ведь, кажется, живет как раз напротив тебя, через улицу?
— Да, как раз напротив. Завтра у них золотая свадьба. Вот так-то… — Они снова помолчали. — Ну, а когда твой-то приедет?
— Должно быть, не скоро. Почему-то давно нет писем. Всегда писал часто, очень часто, а теперь… Боюсь, не случилось ли чего-нибудь.
— Мало ли что, бывает, письмо задерживается, — успокаивал ее Шефтл.
— Может, и так… Да, очень может быть, — оживилась Элька. — Однажды я сразу пять писем получила! Ой, — снова спохватилась она, — ты же, наверное, голодный? Сейчас я тебя накормлю.
— Что ты, не надо! — воскликнул Шефтл, хотя не ел с самого утра. — Правда, не надо.
Но Элька уже вышла в коридор и возилась с примусом.
— Особых разносолов нет, но кое-что найдется, — сказала она, возвратившись с тарелкой салата.
— Да мне совсем не хочется есть… — Обидеть хочешь?
Она поставила на стол салат, горшочек простокваши и синюю стеклянную солонку, потом снова вскочила и через несколько минут вернулась с яичницей, которая еще пузырилась на сковородке. Поставила сковородку на тарелочке перед Шефтлом, оглянулась, как бы припоминая, что еще у нее есть, затем спокойно села напротив.
— Знала бы я заранее, приготовила бы кое-что получше.
— Прости, а хлеба у тебя нет?
— Господи, совсем забыла!
Она принесла из прихожей буханку белого хлеба и начала резать.
Хлеб был мягкий, крошился под ножом, кусочек упал на пол. Шефтл отодвинул стул, поискал его глазами.
— Оставь, потом приберу. Ты ешь.
Но Шефтл, наклонившись, уже шарил рукой по полу и не успокоился, пока не нашел оброненный кусок. Поднял его, осмотрел и положил отдельно, на краю стола.
Элька чуть заметно усмехнулась.
— Давай ешь, Шефтл. Положи себе и салата! А редиску любишь?
— Я все ем… В еде я не разборчив.
— И конечно, все с хлебом, — рассмеялась Элька.
— Что поделаешь, — оправдывался Шефтл. — Я даже хлеб ем с хлебом.
— Ох, чуть не забыла! — воскликнула Элька. — У меня ведь есть еще варенье, свежее, из крыжовника.
— Да не надо…
Но Элька уже достала с подоконника баночку. Принесла чайник. Налила гостю и себе.
— Пей с крыжовником. И сахару положи.
— Спасибо, я уже положил. — Шефтл отодвинул баночку с сахаром.
— Постой, у меня ведь и мед есть.
— Да не надо!
Но Элька уже не могла остановиться: притащила и мед, и Шефтлу пришлось отведать всего, что стояло на столе.
— Курить у тебя можно? — спросил он через некоторое время, оглянувшись на открытое окно.
— Кури… — ответила Элька задумчиво. — Алексей много курил… Чего ж ты не куришь?
Шефтл долго мял папиросу, пока она не рассыпалась, и наконец бросил в окно.
— Прежде ты курил махорку.
— И сейчас люблю. Помнишь, как ты мне однажды принесла целую пачку из сельпо?
— Да, да, — рассеянно проговорила Элька. — У тебя что, дела здесь, в Гуляйполе?
— Да нет, никаких дел нету… — сказал он, вставая.
— Что так спешишь?
— Уже поздно. Двенадцатый час. Элька тоже встала.
— Где ты остановился? У тебя есть где переночевать?
— В Доме колхозника… Там у меня койка, — торопливо ответил Шефтл, хотя ночевать ему было негде: заранее он об этом не подумал, а Дом колхозника был переполнен курсантами. — В Доме колхозника теперь хорошо. Чисто, аккуратно… Полный порядок, — добавил он.
— Тогда подожди минутку. Я тебя провожу.
Причесавшись перед стоящим на этажерке зеркальцем и накинув на плечи шарф, она на цыпочках подошла к детской кроватке. Света спала, держа в руке коробку с леденцами. Щечки у нее разрумянились.
Шефтл тоже подошел тихонько и молча взглянул на девочку. Элька бросила на него быстрый ласковый взгляд. Затем погасила свет, и они вышли во двор.
Около калитки она остановилась, поправила шарф; Шефтл, взявшись за щеколду, тоже остановился.
— Ну что ж, наверное, пора… пойду.
— Подожди, я тебя провожу, — задумчиво откликнулась Элька.
Шли молча. Наконец Шефтл решился и осторожно спросил:
— С Алексеем… вы как… я имею в виду, ты давно с ним? — несмело спросил Шефтл.
— Давно. Через полтора года, ну да, уже после того, как в меня стреляли, я шесть месяцев училась на курсах в Москве. Там мы и познакомились. На маевке. Мы быстро подружились. Он — замечательный. Его родители были революционерами. Отец погиб на каторге, мать колчаковцы застрелили… Трудно было. Потом вроде бы все наладилось, но что за жизнь, я тут, он там… Нет, тяжело, тяжело…
Шефтл не проронил ни слова.
А ночь была синяя-синяя. И так сладко пахло свежим сеном, степными цветами и маттиолой.
На деревянном мосту остановились. Внизу журчала речка. Кое-где спокойное течение дробилось, распадаясь на струйки, и вода в лунном свете блестела, как серебряная чешуя.
Шефтл вынул папиросу, не спеша закурил. «Сейчас она уйдет, а я… А ведь все могло быть иначе».
— Какое небо, — прошептала Элька, запрокидывая голову и глубоко вдыхая свежий воздух. — Такие ночи напоминают мне о Бурьяновке. Мне кажется, когда я там жила, все ночи были такие. Правда, Шефтл? — она легонько, кончиками пальцев, дотронулась до его руки.
