— Что, сильно изменилась? — спросила она, заметив, что Шефтл не спускает с нее глаз.
— Наоборот… Такой я тебя запомнил… Такой увидел в первый раз.
— А теперь ты видишь совсем другую Эльку, а, Шефтл?
— Почему? — сдавленным голосом спросил Шефтл, чувствуя, что краснеет.
Элька привычным легким движением откинула волосы назад.
— Ох, Шефтл, лучше не спрашивай, — сказала она грустно. — Столько пришлось пережить за это время…
Шефтл украдкой бросил взгляд на висевшую над этажеркой фотографию.
— Если б ты знал, какой человек Алексей, — продолжала Элька, словно угадав его мысли. — Трудно мне без него, очень трудно. Такая уж у него работа, что нынче он здесь, а завтра — за тридевять земель, на очередной новостройке. Он замечательный специалист, везде его требуют, что ему остается делать? Но мне-то каково одной с ребенком. А ему? Тоже нелегко, сам понимаешь, что это за жизнь. Мы со Светкой чуть не пол-Союза объездили вместе с ним, где только не побывали: в Чите, в Улан-Удэ, в Краматорске… Всякий раз берись за новую работу… а не работать я не могу, сам понимаешь… И вообще… Сколько можно? Ребенок его почти не видит, а ведь ребенку мало одной матери, отец тоже должен быть рядом… Как видишь, я решила пожить в Гуляйполе, в родных, можно сказать, краях, пока Алексей не кончит своей работы в Минске… Ох, прости, заговорилась я, — прервала себя Элька, — лучше ты расскажи о себе. Как живешь, что поделываешь? Кое-что я слышала от Иващенко. Как поживает Зелда? Все такая же красивая?
То, что Элька назвала Зелду красивой, было Шефтлу приятно. Он сдержанно улыбнулся.
— Хотелось бы мне повидать ее… И детишек… Представляю себе, как весело у тебя в доме. А сколько им?
— Старшему, Шмуэлке, исполнилось семь, почти парубок… Остальные мал мала меньше: Эстерке пять, Тайбеле три, а самому младшему, Шолемке, как раз в прошлую субботу год исполнился. Озорники ужасные, особенно Шолемке.
— Наверное, на тебя похож, — слегка улыбнулась Элька.
— Да нет, не похож. Девочки, те еще хоть чем-то в меня, а мальчишки все в Зелду.
— Ну, а мама твоя как?
— Маме, слава богу, уже за семьдесят. Но еще ничего. Помогает по дому.
— Меня она, должно быть, уже не помнит.
— Почему? Вот недавно Иващенко о тебе рассказывал, так она сразу вспомнила, как ты пришла и помогала ей зерно во дворе накрыть.
— Правда? — обрадовалась Элька. — Верно, верно, накрывала… Собирался дождь, а тебя не было. И той самой ночью в меня стреляли. Боже мой, кажется, вчера все это было, а сколько лет прошло…
— Но ты, видно, не очень по нас скучала… Три, да, три месяца, как ты в Гуляйполе, и ни разу… Хоть бы съездила посмотреть на хутор, на колхоз. Твой, можно сказать, колхоз. Теперь ты Бурьяновку не узнаешь.
— Давно собираюсь, но, веришь ли, свободной минуты не было. Теперь, правда, полегче. Непременно приеду. У нас собственная упряжка, двуконная бричка, хорошие лошади.
— Мама, я тоже хочу! — заныла Света, садясь в кроватке и не выпуская из рук коробку с леденцами.
— Ты почему не спишь? — Элька встала и подошла к кроватке.
— Не хочу, — захныкала девочка. — Хочу поехать с тобой…
— Ну, ну, только без слез!
— А чего плакать-то? — подошел к ней Шефтл. — Плакать-то зачем? Хочешь ехать, пожалуйста — поедем со мной. Хочешь?
— Хочу, — сказала Света, вытирая глаза кулачком. — А с кем я там буду играть?
— Ого, этого добра хоть отбавляй! Есть у меня такая же девочка, как ты, есть мальчик немного постарше, да еще одна девочка, поменьше, и еще один мальчик, Шолемке, совсем маленький. И кошка у нас есть, и собака, а на чердаке полным-полно голубей…
— А еще что?
— А на ферме индюки — голдер-голдер! — и утки, и гуси…
— А еще что?
— И поросята, и телята, и жеребята… Верхом умеешь ездить?
— Верхом?
— Ну да, гоп-гоп, на настоящей лошади? Не умеешь? Я тебя научу.
— Он правду говорит, мама? — голубые глазенки вопросительно уставились на Эльку.
— Повернись к стене и спи, — сдерживая улыбку, сказала Элька. — Если поеду, возьму и тебя с собой. Ладно?
— Ладно, — кивнула девочка светлой головкой. — Только я не хочу, чтобы дядя уходил. Пусть дядя останется у нас.
— Хватит! Сейчас же укройся одеялом и спи, — прикрикнула на нее Элька. — Уже поздно, тебе давно пора спать.
Она зажгла настольную лампу под зеленым абажуром, погасила верхний свет, и в комнате сразу стало уютнее.
— Славная у тебя дочурка, — сказал Шефтл.
Элька открыла окно. Легкая занавеска заколебалась, со двора потянуло свежестью. В парке оркестр играл какой-то знакомый вальс.
Они снова сели за стол. Смотрели друг на друга и молчали.
— Знаешь, Шефтл… — начала Элька и запнулась, будто сама себя оборвала. — Так говоришь, не узнать Бурьяновку? — продолжала она уже другим тоном. — А как там Хонця? А Калмен Зогот?
— Помнишь его сына, Вовку? Пионером у тебя был?
— Конечно, помню.
— Жених уже. Лучший тракторист у нас. Гуляет с Хонциной дочкой, с Нехамкой. Красивая девушка, золото. У меня в бригаде работает. Этой осенью, думаю, будем пировать на их свадьбе.
— Погоди… А этот, как его… Он жил против Юдла Пискуна, на самом краю хутора.
— Ты про Антона Слободяна? Он теперь механиком на электростанции. Помнишь ветряк? Теперь на том месте электростанция.
