Небесный хор - [7]

Ни приступом беспомощной и зыбкой

Мольбы твоей, ни всплеском робких слов,

Ни умиленьем, ни любовным жаром,

Ни нежностью, расцветшей в сердце старом,

Ни рокотом торжественных поэм,

Ни солью слез — ничем, ничем, ничем!..

«Последнюю листву заплаканных берез…»

Последнюю листву заплаканных берез

Легко мороз

Своим хрустальным иссушил дыханьем.

Мы станем

С тобой такими, как они, — увянем,

Такими же мы станем, как листва,

И в ночь посыплются истлевшие слова

С сухим и устрашающим шуршаньем.

«Из опротивевшей норы…»

Из опротивевшей норы,

Вдыхая едкий запах гари,

Сквозь дождь, туманы и пары,

Чтоб где-нибудь в укромном баре —

И до рассвета… А потом

У опустевших ресторанов,

Ища растерянно свой дом

И неожиданно воспрянув,

В испуге крикнув: О, приди!..

О, Эвридика!.. И кромешный

Завидев сумрак впереди,

Понуро, горько, безутешно,

Забыв достоинство и стыд,

Столичным девкам на потеху,

Не помня слов, не слыша смеха,

Петушьим голосом навзрыд.

«С тем горьковатым и сухим…»

С тем горьковатым и сухим,

Тревожащим истомой темной,

Что расстилается, как дым,

Витая над моей огромной,

Моей покинутой страной,

С протяжной песнью сиротливой,

В седую стужу, в лютый зной,

Перекликаясь с черной нивой,

С тем, что рыдает, как Орфей,

О Эвридике вспоминая,

С тем ветром родины моей

Лети, печаль моя ночная!

Элегия («Скоро тронется поезд, и как линии нотной тетради…»)

Скоро тронется поезд, и как линии нотной тетради

Телеграфных столбов бесконечно потянется сеть,

И послушные думы, расплетая волнистые пряди,

Запоют однозвучно только слово одно: Умереть!

Говоришь: Невозможно… Но раскаты надмирной печали,

Но земные поклоны убегающих в вечность лесов.

У заплаканных стекол мы так долго о главном молчали,

Проплывающих далей заунывный мы слышали зов.

Скоро тронется поезд, загремят, заскрежещут колеса,

Заколотится сердце под щемящий раскатистый стук

И вдруг судорожно замрет… И не станет ни слов, ни вопроса,

И уже безнадежность в этой муке заломленных рук.

Элегия («Все о том, что годы, что сребристы…»)

Всё о том, что годы, что сребристы,

Вечера, что поздно… Всё о том!

Бьются волны в грудь твою, как в пристань,

Угрожая штормом и дождем.

Всё о том, да всё о том, что в тесном,

Деревянном, черном и простом…

А потом в огромном, неизвестном,

Молчаливом небе… Все о том!

И о том, что ночь томится в плаче,

И о том, что звезды так бледны,

И о том, что в мире все иначе,

Что незрячим снятся только сны.

«А ведь когда-нибудь, друзья…»

А ведь когда-нибудь, друзья,

Как в океан впадают реки,

А ведь когда-нибудь и я,

И я когда-нибудь навеки!

И в звездных сферах бытия,

В хрустальных сферах Птолемея,

И я когда-нибудь, друзья,

Перед Создателем немея…

Друзья, друзья, когда-нибудь

В Его премудрости бездонной,

В пучине черной утонуть

Суровым роком осужденный!..

Увы, когда-нибудь и я,

Как в океан впадают реки,

И я когда-нибудь, друзья,

Когда-нибудь и я навеки!

«Без упрека… Покорно… Но пойми же — навеки, навеки…»

Без упрека… Покорно… Но пойми же — навеки, навеки!..

И, как облак, растаяв в голубой колыбели зари,

Где смежают светила величавые бледные веки,

И дрожат их ресницы, и доносится голос: — Умри!.. —

Без упрека… Покорно… Как прохладен заоблачный воздух!

Как безветренно сердце! И как близок, как близок твой час!..

И текут по ланитам золотые падучие звезды,

И скорбит бесконечность в мириадах заплаканных глаз.

Ноябрь

1. «И тогда в холодную могилу…»

И тогда в холодную могилу

Опустили солнце, и тогда

Ветер пел гнусаво и уныло

Над хрустальным зеркалом пруда.

И тогда, содрав с себя одежды,

Охал дуб, молясь за упокой,

И, простясь с последнею надеждой,

Ввысь грозился старческой рукой.

И тогда луна не восходила,

И тогда по зябнущим полям,

Чуть виясь, из звездного кадила

Голубой курился фимиам.

2. «Ни к чему!.. Напрасно!.. Невозможно!..»

Ни к чему!.. Напрасно!.. Невозможно!..

Но душа не хочет этих слов,

Этих слез надломленности ложной!

И закат по-новому суров.

Облака, скрывающие звезды,

Скрыть не могут вестников благих.

Свод высок, хрустален горный воздух,

И прибой торжественен и тих.

Как песок в прилива час прекрасный

Зыбью строк исчерчена тетрадь.

Мир поет. Молитвы не напрасны.

И душа не хочет умирать.

«Что-то душой забыто…»

Что-то душой забыто,

Только не знаю — что,

А все, что ей открыто,

Все это — не то, не то…

Увы!.. Позабыто что-то,

Да как догадаться — что!

Никто не поймет заботы.

Заботы моей, никто!

Может быть, ангел нежный

Коснулся души во сне…

Может быть, ветр прибрежный

В дверь постучал ко мне…

Может быть, все, что было,

Может быть, все, что есть…

Вот и ловлю уныло

Дрогнувшим сердцем весть.

Да, что-то душой забыто,

Только не знаю — что,

А все, что ей открыто,

Все это не то, не то…

«Разуверение… На бездыханном лоне…»

Разуверение… На бездыханном лоне

Безвольной бабочкой свисают паруса.

Слагаются в ладью покорные ладони.

В потупленных глазах вечерняя роса.

Как долго плыли мы к изменчивой Авроре!

Как много призраков в неверной глубине!

Но сердце сетует. Его снедает горе

По том утерянном, по том ушедшем дне.

Увы!.. Поверьте же, что молодость обманна,

Что поздней осенью правдивей зреет стих,

И есть в Послании седого Иоанна

Три слова Вечности. Вы помните ли их!..

ЖАТВА. Третья книга стихов. (Париж, 1953)

Анна Белоцветова. Предисловие

Нежит жемчужина взор претворенною в радость печалью,