Небесное созданье - [87]

— Вера, — сказал он тихо. — Поцелуй меня.

Склонив голову набок, она удивленно на него посмотрела.

— Ты меня об этом никогда не просил.

— А сейчас прошу.

— Почему?

— Не знаю.

— Разве тебе так плохо?

— Хорошо и так, — сказал он потускневшим голосом. — Раз не хочешь, то и не надо.

Теплой ладонью она провела по его щеке.

— Я не могу, — в голосе сквозила боль. — Я боюсь к тебе прикасаться. У меня внутри так, будто я тебя ворую. Ты только не сердись, что так говорю. Ведь это правда. А еще мне кажется, что если я поцелую тебя, что-то меня обязательно накажет за это. Обязательно…

— Кто? Бог, что ли? — Иван еще нашел в себе силы усмехнуться.

— Зачем бог… Не бог, а что-то другое. Которое не терпит неправды. Ведь есть же что-то такое на свете, — Вера повела рукой вокруг себя, — в деревьях, в траве, в листьях, в земле, в небе, в воде. Везде. Может, это сама жизнь.

— Ты хорошая, Вера, — сказал он задумчиво. — Лучше, меня, — и заметил на обнажившейся ее руке чуть повыше запястья темный кровоподтек.

— Что это? — похолодел Иван.

— Мамка…

— Из-за меня? — И ждал ответа затаив дыхание. Но, ничего не дождавшись, приник губами к ее руке, и почувствовал солоноватый вкус крови.

Внезапно Вера выдернула руку, напряглась.

— Смотри! Вон они!

Иван поднял затуманенные глаза и увидел лисиц, которые, выскочив из кустарника, катились по желтой стерне к низкому красному солнцу, коснувшемуся уже краешком горизонта. Самец бежал немного позади самки, не вырываясь вперед и не отставая — как привязанный, и Ивану подумалось, что он нарочно так бежит, прикрывая подругу от всякой случайности. Пальни в них сейчас картечью, и весь заряд придется ему.

Расстелившись по полю, лисы уходили к красному солнцу, и сами они были красные от закатных лучей, будто это два маленьких солнышка катились к большому. Сильные и вольные, живущие, как велит природа, они скоро слились с солнцем и так же, как солнце, исчезли, растворились, отчего на поле стало холодно и пустынно.

Люди проводили их долгими, мечтающими взглядами.

— Были бы мы лисами… — выдохнула Вера. — Побежали бы далеко-далеко, к солнцу. Правда ведь?

— Правда…

— Мне всегда снится, что я куда-то бегу и бегу, в какие-то новые места. А проснусь — никуда не убежала. Так и осталась, где была… А знаешь, лисы как-то не так бежали, — заговорила Вера с тревогой. — Будто насовсем убегали. А вдруг они больше не вернутся?

Иван промолчал и обнял ее.

Но Вера, освободившись от его рук, к чему-то прислушивалась. Позади в кустах, уже накрытых сумерками, что-то прошуршало.

— Ты слышишь? — прошептала Вера испуганно. — Что там?

— Кто его знает, — ответил Иван как можно равнодушнее. — Чей-нибудь теленок забрел.

Иван нашарил под ногами тяжелый, влажный сук и, вкладывая в размах всю боль и горечь, пустил в кусты. Там что-то шарахнулось, затрещал валежник и затих в отдалении.

— Я же говорил — теленок.

Стоял, тяжело дыша. И уже понимал: пора…

Вера успокоилась, прислонилась головой к его плечу.

— И чего ты во мне нашла? — вдруг спросил Иван холодным и чужим голосом. — Я ведь старый для тебя.

— Ты добрый и сильный, — улыбалась она в темноте. — И руки у тебя нежные.

— Какие там нежные. Железо только и привыкли держать… Неужто у вас в совхозе парней хороших нету? — проговорил он и замолк. Не его это были слова, чужие.

Вера отстранилась, напряженно всматриваясь в его лицо.

— Вера, знаешь… — начал Иван, но Вера прикрыла его губы теплой, вздрагивающей ладонью.

— Не надо… Я знаю. — И Иван почувствовал на щеке едва ощутимое прикосновение ее губ. — Это тебе на счастье.

— Какое теперь счастье, — проговорил он с надсадой и уже больше ничего не сказал, только смотрел, как медленно таяло в темноте светлое пятнышко Вериного плаща.

Иван долго стоял в оцепенении, облокотившись о ствол березы, и даже не двинулся, когда осторожно подошел Гришка и стал дожидаться, пока брат придет в себя.

— Все… — проговорил отрешенно Иван и взглянул на брата. — Теперь тебе будет квартира.

— Отшил? — оживился Гришка. — Ну вот, теперь ты — человек. И правильно. Не вешайся на чужого мужика. Только че долго? Сказал бы сразу, дескать, так и так: поигрались и хватит. А то рассусоливал.

— Ты меня выведешь, Гришка. Двину я тебе, — пообещал Иван.

— И так чуть не угробил. Возле виска пролетело.

— А зачем высовывался?

— Ну как зачем? — Гришка ухмылялся в темноте. — Интересно было, что ты с ней делать станешь. Слышь, Ваня, у тебя с ней хоть было?

— Что было? — не сразу понял Иван.

— Ну… это самое.

Иван посмотрел на него с жалостью:

— Ни черта ты не понимаешь…

— Где уж мне понять, зачем мужик к бабе ходит, — усмехнулся Гришка, но Иван на него уже не обращал внимания.

Сказал глухо:

— Нехорошо мне. Будто убил кого-то.

— Кончай, Ваня! Что ты! — заговорил укоризненно Гришка. — Неужто так можно убиваться. Я дак из-за своей жены так не переживаю, а ты — из-за девки. Не-ет, я со своей — мертво. Чуть она на меня окрысится, я тихо-мирно к какой-нибудь бабенке на вечерок, — Гришка заговорщицки хихикнул. — Сделаю свое дело — и домой как ни в чем не бывало. А сам думаю: а не раскрывай на мужика рот. Вот так-то… Да к одной и той же не хожу. Они ведь привязчивые, чисто кошки… Слышь, пойдем ко мне. У меня в огороде бутылка спрятана. Веришь, баба диву дается, — с удовольствием рассказывал Гришка. — Сижу, значит, дома. Трезвый, как дурак. Ну и это… в огород, значит, выйду, будто по надобности, а вертаюсь уже нормальный. Всего-то на две минуты выйду, а честь честью. Ветром качает. Баба ничего понять не может. Батя — тоже. Пойдем врежем.