Небесное созданье - [86]

Равнодушно глядел в один конец улицы, на поскотину, которая начиналась недалеко от дома, и если никого из соседей видно не было, двигался к поскотине. Тоже — неспешно, будто прогуливаясь. И потом, еще раз оглядевшись и не найдя к себе постороннего интереса, нырял в полоску березника, окружившего село, словно пояском.

Так было раньше. А сейчас Иван прямо от крыльца, нигде не задерживаясь и не озираясь попусту, крупно шагал через поскотину к леску. Глядите, соседи, кому шибко интересно. Ему уже все равно. Ничем не испугаешь. Да что там — соседи. Иван спиной чувствовал, как смотрят на него в окно сыновья, и все убыстрял шаги, хотел поскорее раствориться среди деревьев, чтобы не жгли ему спину сыновьи глаза.

Скоро он шел уже среди берез, но легче ему не стало, наоборот, начало чудиться, что за ним кто-то идет. Уж не из сыновей ли кто? Нет, сыновья не пойдут — гордые. Кто же тогда?

В березнике было светло, солнце еще висело на ладонь от земли, косо высвечивало стволы. Иван посмотрел назад, но никого не увидел. Показалось ему, что ли? Вроде не показалось. Пока он стоит — тихо, а стоит пойти, и сзади слышно, как шуршит трава, похрустывают сухие веточки. Кто же это там такой любопытный? Посмотреть бы на него.

Решил схитрить. Он пошел быстрее, почти побежал и потом, прыгнув в сторону, притаился за корявой березой.

Ждать долго не пришлось. Еще и отдышаться не успел, как увидел крадущегося по кустам мужика. Пригляделся — и чертыхнулся от изумления. Это был Гришка.

— Ты гляди — попутчик! — почти ласково сказал Иван, выходя из-за дерева и заступая брату дорогу. — И далеко собрался?

Гришка растерялся, виновато заморгал короткими, белесыми ресницами. Никак он не предполагал, что его самого тут подкараулят.

— Дак я с тобой. Чтоб, значит, не одному, — заторопился он, оправдываясь.

— А зачем ты мне? Для какой такой нужды? — спрашивал Иван, едва сдерживаясь, и положил на плечо Гришке свои цепкие пальцы. — Боишься, из-за меня квартиру не дадут?

— Да ничо я не боюсь. Я только напомнить и шел-то.

— Что напомнить?

— Зачем идешь, чтоб помнил. А то сам обнадежил старика, а сам вдруг возьмешь и передумаешь.

Иван затвердел лицом.

— Я же слово дал. Ты разве не слышал?

— Слово… — ухмыльнулся Гришка. — Мало ли каких слов я могу наговорить. По пьянке-то. Успевай только слушай.

— Ну вот что, — проговорил Иван прерывистым голосом. — Ты мне хотя и брат родной, а если еще нос высунешь — не обижайся потом. Ой, не обижайся… — Он так сжал Гришке плечо — едва кости не захрустели. — Я тебе это говорю, чтоб потом обиды не было. — И не оглядываясь, двинулся дальше.

Узенький этот лесок уже редел, сквозь него проглядывало поле с черной полосой пахоты. Издали, вывернув из-за березового островка, навстречу шел трактор, таща за собой бледное облачко пыли.

«Зябь пахать…» — мысленно усмехнулся Иван, идя по пахоте к березовому колку и наверняка зная, что из кабины на него таращится сменщик. — А в этом худого ничего нету. Земля — она и есть земля. И едва перешел вспаханную полосу, как границу, так и забыл сразу о Гришке, о сменщике, будто их и на свете не было. Он пошел медленнее, шурша жухлыми листьями и слыша в душе печальную музыку, которая все эти дни жила в нем, то замолкая, то появляясь снова. Глядя в просветы между березами, искал глазами Веру.

Она всегда появлялась неожиданно, всегда не с той стороны, с какой он ее ждал, и Иван никак не мог к этому привыкнуть. Думал, увидит ее впереди, а она показалась сбоку.

Мелькая между тонкими стволами, рыженькая, длинноногая, она легко бежала к нему в светлом плащике. Казалось, даже не бежала, а летела над землей, не касаясь ногами ни листьев, ни трав, и у Ивана зачастило сердце.

Он уже знал: сейчас Вера увидит его и остановится, как пугливый зверек. Оглядит его издали и уж потом приблизится тихо и застенчиво. Осторожно и неумело, как впервые, коснется своей рукой его руки — поздоровается.

— Что же ты в белом плащике в лес приходишь? — спросил он с ласковой укоризной. — Запачкаешь или порвешь. Заругают дома.

— Но ведь я к тебе иду…

Он бережно обнял ее, нарядную, праздничную, пригладил растрепавшиеся от бега волосы.

— Чудо ты мое рыжее, неожиданное… Знаешь, ты похожа на какого-то лесного зверька. А вот какого — никак не догадаюсь.

— На лисицу, — сказала она, смеясь. — Я ведь рыжая. Мне даже иногда кажется, что когда-то давно-давно… много веков назад я была лисицей. Правда-правда так кажется. Я их и люблю поэтому. Ведь они мне — родня. Давай их поищем.

Иван, глядя на нее, улыбался, и в ее зеленых глазах мелькнул легкий испуг.

— Ты что смеешься?

— Ничего. Мне хорошо. Когда я тебя вижу — мне всегда хорошо. — И он достал из кармана пиджака смятый букетик.

Вера понюхала цветы, которые ничем не пахли, а если и пахли — то соляркой. Проговорила задумчиво:

— Наверное, самые последние.

— Последние, — как эхо отозвался Иван, подумав, что под этим словом понимает гораздо больше, чем она. Вот ведь как получилось: она с ним встретилась подснежниками, а он с ней прощается осенними ромашками. У нее — весна, все еще впереди, а у него — осень поздняя. Вот какой негаданный, горький смысл обнаружился в цветах.