Небесное созданье - [58]

Алексей никак не отозвался, лишь тяжко вздохнул и достал сигареты. Егор потянулся к пачке и тоже закурил.

— Я тебя о планах не случайно спросил, — сказал Егор, щурясь от едкого дыма. — У тебя, говоришь, избушка в паре часов ходьбы?

— Если прогулочным шагом, налегке.

— В темноте найдешь дорогу?

— Приходилось ходить и ночью. А что?

— Так ступай себе в избушку.

— А завтра помочь вам?

— Обойдемся. Мы за это деньги получаем.

— Я бы пошел, да в темноте-то идти нет резона. Я же не турист. Надо ловушки по пути обиходить, обшарить распадки, в которых давно не был. Если у вас в палатке место найдется…

— Ночуй, — сказал Егор, — коли есть нужда. — И поднялся. — Ну что, братцы, — обратился ко всем сразу. — Подъем завтра в восемь ноль-ноль. Завтракаем и спускаемся вчетвером. Один останется принимать груз. И расчистит посадочную площадку. Измайлов, ну так не надумал еще в охотники?

— Никак нет, — весело отозвался самый молодой.

— Останешься наверху.

— Понял.

— Ладно. Все — в палатку. Укладывайтесь, а мне надо еще связаться по рации. Доложить что сделано и вызвать вертушку.

Мороз на воле хотя и ослабел, но начиналась поземка, и все спешно ушли в палатку. Разбирали спальники при свете зату-хающего костра. Алексею дали пуховой мешок. Он залез в него, угрелся и сразу уснул.

Проснулся Алексей затемно, в семь. Осторожно выбравшись из мешка и из палатки, чтобы не разбудить спасателей, сходил за дровами, развел костер. Разогреть, тушенку и вскипятить чай ему помог молодой спасатель, к которому Алексей чувствовал искреннюю симпатию. Сразу после завтрака Алексей засобирался в обратный путь, к Купеческой. Сунул в рюкзак свой закопченный котелок, а вторые лыжи оставил спасателям.

— Вдруг пригодятся, — сказал он, — хотя бы за дровами сходить. На ваших-то далеко не уйдешь. Ну, а потом их у кострища оставьте. В другой раз заберу.

Егор, провожая, отвел Алексея от палатки.

— Что про золото не спрашиваешь? — сказал он.

— Какое мне дело до чужого золота. Нашли, не нашли — не моя забота.

— Конечно, нашли. Но ты к нему не подходил. Вопросов к тебе нет. Так что ступай спокойно и лови своих зверей. — Протянул руку. — Будь здоров.

— Спасибо, — поблагодарил Алексей растроганно. — Всего вам самого-самого… Ну, а в случае чего, моя избушка — внизу. Помогу, чем смогу. Бывайте…

— Давай, — кивнул Егор, и Алексей зашагал по целине к недалекому путику. Дымок обогнал его, и вскоре уже трусил по лыжне, безошибочно определив маршрут к Купеческой избушке.

После полудня, выставив по ходу три десятка жердей с петельками, сняв одного соболя и шесть белок (судьба будто сжалилась над ним за все его страдания), и со взгорка замаячила белая шапка крыши. Это видение было настолько родное и радостное, что выжало из глаз скупые слезы.

— Здравствуй, любимая избушечка, — шептал он онемевшими губами, — вот видишь, я и вернулся к тебе. Сейчас затопим печку, и нам станет веселее. Эх, жаль, нет с нами небесного созданья. Осиротели мы с тобой.

Дымок уже требовательно скреб лапой в дверь. Хотя и не он загнал соболя, тот сам попался в капкан, но, поскольку кобелек первый его нашел и оповестил лаем хозяина, то и считал себя причастным к добыче. Однако, когда хозяин отворил дверь, совестливый пес не прыгнул на гостевые нары, а улегся на полу, возле печки, за что его тот мысленно похвалил.

Сразу же Алексей занялся привычными хозяйственными делами: разобрал рюкзак, повесил на гвозди тушки — размораживаться, сходил за водой, не забыв глянуть на другой берег речки Турги, на заветное местечко. Затопил печку, поставив на нее кастрюлю с мясом и чайник. А когда в избушке стало тепло, переоделся в сухое и сел на свои нары, где раньше лежала Алена. Задумчиво поглаживал рукой овчину. Казалось, прикрой глаза, и он услышит нежный голос Алены, а протяни руку, ощутит ладонью прикосновение к теплой, шелковистой ее щеке. Но он не закрывал глаз и не протягивал ищущую руку. Знал, что ничего этого уже не случится, и что короткое счастье, подаренное ему судьбой, останется с ним навсегда. И хотя понимал отчетливо и трезво, что все — в прошлом, у него никогда уже не будет близости с Аленой, а глупое сердце рвалось к ней, и он мысленно обдумывал предстоящий рывок в Барнаул.

Хотелось закурить, но в избушке не посмел, ведь здесь все дышало ее памятью. Даже не верилось, что Алены тут нет и больше не будет. Это в голове не укладывалось. Он лег на овчину, невидяще глядя в потолок, и вдруг заметил прямо над собой небольшой прямоугольник с белыми краями. Вгляделся пристально, и глазам не поверил. Это была фотография Алены, его небесного созданья. Небольшая фотография, цветная и, похоже, любительская. Алена глядела с нее, улыбаясь, прямо ему в душу. И в ее легкой улыбке было столько тепла и света, что у него ком подступил к горлу и глаза защипало.

— Надо же… — проговорил ошарашенно. — Эту фотку я видел в ее сумке. Еще там, в Базовой. Но когда она успела прицепить ее к потолку?

И еще он заметил, что над его головой больше не красовалась обнаженная девица из иностранного журнала для мужчин. Ее заменил образ Алены.

* * *

Алексея от всего спасала работа. Как бы тяжко на душе не было от личной неустроенности, от неотвратимого умирания леспромхоза, от развала всего и вся в поселке, да и во всей, некогда великой стране, забвение он находил в тяжелом труде. Если был дома, принимался пилить и колоть дрова или обихаживать приусадебный огород. На сельском подворье дело всегда найдется, было бы желание. Про тайгу и говорить нечего, в ней он постоянно на ногах и всегда при деле. И вот сейчас, после ухода Алены, когда он ощутил душевную пустоту, даже почувствовал, что теряет интерес к жизни, будто глубокий старик, интуитивно искал спасение в физическом изматывании своего тела, чтобы некогда было копаться в своем нутре и думать о печальном.