Не ум.ru - [45]
Ну да ладно, бегом назад к таланту горевать. Долгая горечь – она после долгой сладости, а я и распробовать ничего не успел. Утешал себя мыслью, что все однажды заканчивается, вот только мое «однажды» оказалось торопыгой из торопыг. Охнуть не успел, а оно уже тут как тут. Что было делать… Так уж с бизнесом в моей жизни сложилось: начал поздно, завершил рано. Не до срока, просто рано. В сухой остаток само собой выпало утешение, что по-своему у меня все было. Дело ведь не в продолжительности занятий, владения, образа жизни, наконец, а в сути. Какие при таком «философском» подходе к жизненной доле могут возникнуть претензии? Только одна-единственная: поздним родился. Не в смысле у пожилых родителей, а в том, что опоздал ко всему. Замешкался родиться в одной стране, поздно сообразил, что пережил ее и она переродилась, стала совершенно иной. Что живу теперь среди тех же других людей. Именно так, никакого «но», они просто «те же другие». В одной стране серьезных надежд подать не успел, все разгонялся, примеривался. В другой – подал, но, кажется, не так, как ждали. И не там. И людям не тем, чтобы смогли оценить. Как-то по-старому, так скажу, вышло у меня в новой стране. Возможно потому, что разгонялся не туда, примеривался не к тому. Но кто ж знал-то. Хочется верить, что по крайней мере по-честному все получилось, у меня, не со мной, но об этом не мне судить. Потому что у меня много сомнений на свой счет по части честности. Но верить все одно хочется. И что характерно, никто не мешает. Словом, поздний. Рефлексирующий, промелькнувший в чужом расписании, а потому стрелочником незамеченный. Не перевели стрелку, уехал в тупик. Странный образ – тупик посреди бесконечного проспекта. Однако какой есть.
Адрес мой трижды поменялся за последние годы, при этом я ни разу за это время не переехал. Такое вот дешевенькое состоялось путешествие. Моя сестра говорит, это как с чаем: разбилась чашка; чай, что был внутри, ни при чем, но кого это волнует? Чашку жалеют, на чай наплевать. Очень по-женски, образно. Я бы про чай в самую последнюю очередь подумал – столько матерных мыслей в очереди. До чая мог бы вообще не дойти. А ведь это чай… Это, чай, я и есть!
Надо сказать, что я никогда не испытывал охоты к перемене мест. Метнулся пару раз в смутную пору, когда с матерью и сестрой жилплощадь делили. Туда, сюда, одна съемная квартира, другая. Все в пределах района. Потом назад, в свой же дом, даже подъезд тот же выбрал. Наверное, в одной из жизней я был наседкой. Или меня только готовят? Может поэтому сальмонеллез не берет? А как же тогда черная кошка? Впрочем, не зря «туда-сюда» суетился, теперь вот дочь есть, внучка…
Если кому и надо было в семье становиться писателем, так это ей, моей кровинушке. В школе ее прозывали Байкером. Не за любовь к мотоциклам, их она и тогда избегала, и сейчас стороной обходит, я в дождь шмякнулся не по-детски, ей тогда четыре исполнилось, как раз через день после ее дня рождения и приземлился. Всё сошлось воедино: погода гнусная, дохлая резина, несвежая голова – ногам, колесам беспокойство. Помню, нёсся неведомо куда, будто небо держал в ладонях и нельзя было позволить ему остыть. А на небе резкая такая голубизна напрягшихся вен, туч серые пятна. Перепелиное яйцо а не небо. И вот оно нежданно-негаданно, но вполне предсказуемо – хрусть скорлупой! Итог плачевный: мотик в утиль, ездока в лубки. Добротно запомнился дочери папка-байкер гипсовой куклой. Нет, дочь наградили прозвищем не за мотоциклы, а за… байки. Она и впрямь была первостатейной выдумщицей, с детства кому угодно могла голову заморочить. С ее легкой руки меня в школе считали гением камуфляжа: цельный генерал, а под простачка косит, да так убедительно! А я-то, тетеря, все сообразить не мог, с какой радости меня на всех праздничных школьных мероприятиях в президиум, как цветок на солнце, высаживают. Думал, начитанных уважают, школа как-никак. Пришлось дочь в другую школу переводить. Со всеми предварительными напутствиями. Три года в «генералах» я бы не продержался, лопнула бы «легенда», сам бы ее и проколол, непритворно совестлив.
Теперь моя дочь галеристка и всё у нее идет-движется, по ее же словам, ни шатко ни валко. То есть как надо: не так скудно, чтобы завистники радовались, но и не настолько жирно, чтобы они же затосковали и принялись строить планы, как поживиться чужим нажитым. Так, объяснили мне, нынче принято: не высовываться, иначе враз бизнес отнимут. Выдумывать перестала, тетради с рассказами на полати забросила. Я предлагал заняться, подготовить сборник – отмахнулась:
– Кому нужны эти детские бредни?
– А по-моему, довольно талантливо…
– Ключевое слово «довольно». В смысле, побаловалась, и хватит.
– Зря ты так. – Мне осталось только пожать плечами. Я и пожал.
– Без обид, па?
– Без них, родная.
Я понимаю, что у нее хлопот невпроворот. Художники, которых она «раскручивает по-быстрому», журналисты, что без прикормки вмиг разлетятся по другим стремнинам, охочая до личного времени светская жизнь, дарующая отблески дочкиной галерее, без этого никуда. Вечно голодный конвейер. Кадавр, неудовлетворенный желудочно, если вспомнить Стругацких.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.