Не ум.ru - [44]
В квартире у противных соседей снизу установлена сигнализация, имитирующая при срабатывании корабельный ревун. Он ревет не в корабельную силу, но на морской зов послушно откликаются все припаркованные во дворе сухопутные автомобили, что дает основания для смелого вывода: не только живое произошло из воды. Милиция при этом нашего двора сторонится, не приезжает, я бы слышал. Ревун часто срабатывает по вечерам. Хозяева, я так думаю, приходят домой и не успевают набрать код, слишком длинным его сплодили. Или дозвониться куда следует в строго отведенное время у них не выходит. Строгость – это первое имя всех, кто о нас заботится, от властей до сантехника, который по сути самая ближняя власть.
Или соседи входную дверь путают? Ведь целых две у них, и обе входные. Для одной – один код, для другой… Вот же уроды!
После душераздирающих звуков меня долго, пока не усну, не оставляет тревога. А на Хомячуру нападает дикий жрач, что ввергает меня в немалые убытки. Хомяк принимается есть быстро, суетливо и всё подряд. Словно предчувствует продовольственный сбой, новые санкции. У меня же совершенно иной повод для нервов. В свое время я до липких ладоней и влажных подмышек боялся оказаться на флоте. Это понятно: три года – не два, а год жизни – не просто год, а це-лый-год-мо-ей-ю-ной-жи-зни! С таким доводом не поспоришь, если ты не отвергнутый цивильным миром романтик, мечтающий о походах, клешах, бескозырках, штормах, то есть… о девчонках. Я искал совершенно иные подходы к слабому полу. Тоже не без романтики, но гораздо более экономные, что до времени. Но сейчас-то… Чего мне сейчас пугаться? В мои давным-давно не призывные годы. Да и отслужил как положено. Однако вот незадача: страхи гнездятся в моем сознании, как тени когда-то живых людей, навечно отпечатавшиеся на уцелевших стенах Хиросимы. Какие ассоциации корабельный ревун вызывает у хомяка, даже гадать не буду. С моей склонностью к неуклюжим, невежливым размышлениям обязательно обижу кого-нибудь. Этот «кто-нибудь», возможно, иного и не заслуживает, но что, если он очень недобр и сильно мстителен? Еще хуже – на целую профессию тень навести. Политик – это профессия или нет? Если так, то, признаться, ума не приложу, о чем может идти речь, но жрет, животное, как в последний час.
Кошка с ее неприязненным ко мне отношением очень похожа на людей, живущих непосредственно подо мной. На тех, к кому я, сопоставив характерные признаки, приписал ее, будто судно к порту. Волюнтаризм? А то! Чего мне с ними церемониться?! Они же круглый год без малейшей на то причины меня нарочито не любят, а один день в году по-настоящему и яростно ненавидят. Кошка, надо отдать ей должное, в этот день ведет себя совершенно обыденно, как всегда. Никаких протуберанцев в нашем «общении» не возникает. Ровное, устойчивое отвращение. Последний раз я сказал ей:
– Терпи. Скоро в очередной раз сменят ГОСТ истории, превратят меня в потомка Ихтиандра, переспавшего с Жар-Птицей… И породили они Жар-Рыбицу… Вот тут ты меня и схарчишь за милу душу.
– Это еще почему? – недоверчиво просемафорила кошка взглядом, прищурившись и демонстрируя край клыка.
– Потому, – продемонстрировал я отношение, но сам остался неудовлетворен доходчивостью ответа. – Потому что… рыбица. Сечешь? Это раз. А во-вторых, не резон мне с тобой, животным, разговоры разговаривать. Второе намного важнее первого.
Не знаю, что из сказанного оказалось Авроре доступным, но кошка неспешно, картинно облизнулась. Выглядело это непривлекательно плотоядно. Маньяки-убийцы с таким выражением лиц могли бы полировать на точильном камне свои тесаки. Или нижние соседи – поджидать в упомянутый день неприкрытой ненависти, как я рухну словно подкошенный, да так и останусь лежать бездыханный на замусоренном дворе. А кем-то выпущенная ракета оставит на небосклоне дымный след: «Это тебе за все расплата…»
У меня есть друг. Еще с молодости. Со студенческий поры. Наша искренняя взаимная привязанность сохранилась каким-то чудесным образом, несмотря на то, что он своротил горы в бизнесе, а они, неразборчивые, обвалились пустой породой на таких, как я, и погребли под собой. А ведь начинали почти что вровень. Но мой собственный бизнесок – я гордо пыжился, других поучал независимости, – быстро сморщился, усох, как гриб-дымовик. Потом на него наступили. Дым да шкурка – вот все, что осталось. И веер страхов, которым обмахивался, отгоняя иные, более поздние соблазны.
Поначалу, как водится, я горевал по поводу «не срослось» и своей незавидной судьбы. Другой хотелось, завидной. Очень хотелось. Потом остыл. Шрамик на лбу, по всему видать, помог с его баюкающим «Так сложилось…». В общем и целом, быстро остыл. Показалось даже, что быстрее других. Наверное, так и было. Долго горевать – на то особый талант нужен, вдовской. Мне эта участь по-любому не светит. Вопрос… Напросился, вот же мерзавец, наглым выскочкой. Как нам, непосвященным в интимные детали расторгнутого Костлявой союза, отделять вдов от вдовцов в однополых браках? Что, если так: «вдовствующий» в мужских браках, «вдовствующая» в остальных?
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.