Не тычьте в меня этой штукой - [9]

Мартленд пренебрег ответом. Лишь постоял, глядя на меня и потирая щеку – скрежет при этом стоял гадкий. Я едва не расслышал, как он прикидывает, не вытянет ли из меня батарея немножко больше правды. Я надеялся, что нет: правду следует предоставлять тщательно отмеренными порциями, чтобы у Мартленда разыгрался здоровый аппетит ко лжи, подаваемой позднее.

Вероятно, он решил, что я не лгу, – пока, во всяком случае; быть может, ему просто хватило треволнений.

На самом же деле, он даже отдаленного понятия не имел, насколько ему придется поволноваться.

– Уходите, – в конце концов промолвил он.

Я взял шляпу, отряхнул ее, направился к двери.

– Не уезжать из города? – подсказал я уже у порога.

– Не уезжайте из города, – рассеянно отозвался он. Не хотелось напоминать ему о сэндвиче.

Я вынужден был пройти много миль, прежде чем отыскалось такси. Все дверные ручки у него были на месте. И я крепко уснул – сном доброго и преуспевающего лжеца. Боже милостивый, во что превратилась квартира. Я протелефонировал миссис Спон и сообщил ей, что готов к косметическому ремонту. Она приехала незадолго до обеда и помогла нам привести все в порядок – успех ее не испортил, – а после мы провели беззаботный час перед камином, выбирая чинц[24], обои и прочее; а еще после все втроем расселись за кухонным столом и поглотили такую огромную жареху, какую немногие в наше время готовят.

Миссис Спон покинула нас, и я сказал Джоку:

– Знаешь что, Джок? – и он ответил мне:

– Не, чего?

– Я думаю, мистер Глоуг мертв.

– От жадности, должно быть, – эллиптически заметил мой камердинер. – И кто, по вашему разумению, его, стало быть, ухайдакал?

– Мистер Мартленд, полагаю. Но сдается мне, что в кои-то веки об этом пожалел.

– Э?

– Именно. Что ж, доброй ночи, Джок.

– Доброй ночи, мистер Чарли.

Я разделся и применил еще немного «Божественной помады» к своим увечьям. На меня вдруг обрушилась опустошительная усталость – со мной всегда так случается после пыток. Джок засунул мне в постель грелку, благослови его господь. Он понимает.

3

И понимать я начал – в этот круг

Лишь околдован мог я забрести

Иль в страшном сне! Нет далее пути…

И я сдаюсь. Но в это время звук

Раздался вслед за мною, словно люк

Захлопнулся. Я, значит, взаперти.

«Чайлд-Роланд»[25]

Для меня заря забрезжила ровно в десять – вместе с одной из прекраснейших чашек чаю, с какими мне выпадала честь забавляться. Канарейка пребывала в великолепном голосе. Сонная улитка опять взгромоздилась на терн и не проявляла никаких признаков желания с него снисползти. Я едва поморщился, когда о себе дали знать волдыри от Мартлендовых батарей, хотя на какой-то стадии и ощутил прискорбную нехватку гусиной шеи Пантагрюэля.

Я продолжительно поболтал по телефону со своими страховыми агентами и объяснил им, как они могут вцепиться Мартленду зубами в ухо за тот урон, что был нанесен моему интерьеру, а также посулил им фотопортреты незваных гостей, как только Джок их проявит.

Затем обрядился в самый свой экстравагантный камвольный костюм в тропической весовой категории, котелок с завитыми кверху полями и пару ботинок из оленьей кожи, сотворенных Лоббом[26] в приступе гениальности. (Галстухмой, если не изменяет память, был разновидности «фуляр»[27], преимущественно – «мерде-дуа»[28] расцветкой, хотя почему вас это должно интересовать, я и вообразить не могу.) Подобным образом экипированный – и с недурственно навазелиненными волдырями, – я профланировал в Парк, дабы обынспектировать пеликана и прочих своих пернатых друзей. Они оставались в превосходной форме. «Такие погоды, – казалось, глаголили они, – капитальны». Я одарил их благословением.

После чего нанес ознакомительный визит в трущобы художественно-торгового района, тщательно стараясь не меняться в лице, разглядывая витрины лавок… прошу прощения, галерей – с выставленными в них неряшливыми Шейерами[29] и заезженными Куккуками[30]. Хей-хо. Спустя несколько времени, удостоверившись, что за мною нет «хвоста» (обратите внимание, это важно) ни спереди, ни сзади, я нырнул во «Двор каменщика». Там, разумеется, тоже имеются галереи, но я вознамерился повидаться с мистером Спинозой, а он – торговец искусством лишь в одном, весьма специфическом смысле.

Мойше Спиноза Барзилай, говоря вообще, – это «Бэзил Уэйн и Ко», величайший специалист по кузовным работам, о котором даже вы, мои невежественные читатели, наверняка слыхали, хотя и одна десятая процента вас никогда не сможет себе позволить его достославную набивку панелей, а еще меньше – просто княжескую обивку кузова. Если, само собой, вы не занижаете свое общественное положение и не являетесь по случаю индийским магараджей или владельцем техасских нефтепромыслов.

Мистер Спиноза создает очень специальные эксклюзивные кузова для величайших автомобилей мира. Он слыхал о Хупере и Маллинере[31] и высказывается о них душевно, хоть и довольно смутно. Он готов время от времени реставрировать или воссоздать старинный «роллз», «инфанту» или «мерседес» – если окажется в настроении. О «бугатти», «кордах», «хиронделях» и восьмицилиндровых «лейландах» с ним можно разговаривать. А также еще о примерно трех других