С тех пор как при кафе освятили бар и обеды избранных начинались с коктейля, уже можно было говорить о салуне. Трезвенники могут не прислушиваться, если угодно: они могут воспользоваться рестораном-автоматом, который всегда выдаст сухой мартини, стоит только опустить в его безучастную прорезь десятицентовую монетку.
Кон Лантри работал на «трезвой» стороне бара — за его стойкой — в кафе Кенили. Клиенты стояли по другую сторону — словно цапли на одной ноге — и добровольно спускали свои недельные заработки. Напротив пританцовывал Кон: непьющий, с ясной головой, скрупулезный, достойный доверия, ответственный молодой человек в белом пиджаке, в руки которого уплывали наши денежки. Салун (освященный ли, окаянный ли) находился в одном из тех местечек, где нет улиц, а одни лишь закоулки, наводненные прачечными, пришедшими в упадок семьями ньюйоркцев голландского происхождения и представителями богемы, не имеющими ничего общего с остальными.
Владелец кафе Кенили проживал с семьей в том же здании, где оно располагалось, этажом выше. У его дочери Катрин были темные ирландские глаза. Но зачем я вам все это рассказываю? Довольствуйтесь своей Джеральдиной или Элизой-Анной. Да потому, что Кон грезил о ней, и, когда она спускалась вниз, чтобы попросить у него своим тихим голосом кувшин пива для обеда, сердце его начинало бешено колотиться: подобно молочному коктейлю в шейкере.[1]
Планомерность развития сюжета и подгонка событий — вот два кита, на которых держится романтическая литература: иными словами, если вы бросили на стойку бара последний шиллинг за бокал виски, то бармен возьмет его, а затем женится на дочери своего босса: таким образом счастливый конец роману будет обеспечен.
Но Кон не таков: в присутствии женщины щеки его вспыхивали, а уста немели. Он мог одним взглядом приструнить чересчур разболтавшегося юношу, которому пунш из красного вина не в меру развязал язык, утихомирить буяна соковыжималкой для лимона и усмирить вздорного клиента, не поимев ни единой морщинки на своем белом галстуке, но в присутствии женщины терялся и запинался, погребенный под жгучей лавиной робости и страданий. Каков же тогда он был перед Катрин? Трепещущий и в то же время словно бы окаменевший, не в силах и словечка за себя молвить: самый что ни на есть бессловесный влюбленный на свете, который только и мог, что пробормотать пару слов о погоде в присутствии своей богини.
Однажды к Кенили явились два загорелых парня — Райли и Маккуэрк. Они переговорили с Кенили и арендовали одну из каморок, после чего буквально заполнили ее бутылками, сифонами, кувшинами и аптекарскими мерными стаканчиками. Там имелись все принадлежности и напитки салуна, но Райли и Маккуэрк не изготовляли спиртных напитков. Целыми днями, с утра до вечера, эти двое парились там в духоте, сливая и смешивая свои припасы в неведомые смеси и декокты.[2] Райли был человеком образованным и занимался тем, что расписывал на стопке писчей бумаги пропорции смесей, сменяя галлоны на унции, а кварты на глотки. Маккуэрк — угрюмый человек с покрасневшими глазами отмеривал и смешивал напитки, опробовал их, а затем сливал очередную неудавшуюся смесь в раковину, сопровождая сие действо более или менее крепкими словечками. Они трудились без устали, пытаясь получить некий таинственный напиток, подобно двум алхимикам, пытающимся синтезировать золото из других элементов.
Однажды вечером в эту каморку забрел, окончив работу, Кон. Эти таинственные «бармены», в «баре» которых никто не выпивал, и которые ежедневно опустошали кладовую Кенили с припасами напитков, чтобы продолжать свои бесплодные и расточительные эксперименты, возбуждали его профессиональное любопытство.
У лестницы он столкнулся с Катрин: ее улыбка напоминала восход солнца над Гуибарра-Бей.[3]
— Добрый вечер, господин Лантри! — поздоровалась она. — Нет ли каких новостей?
— Похоже д-дождь собирается, — сбивчиво пробормотал тот.
— Что может быть лучше?! Немного водички никогда не помешает.
Райли и Маккуэрк колдовали в каморке над своими смесями подобно двум бородатым ведьмам. Они тщательно отмеряли по расчетам Райли жидкости из полусотни бутылок и сливали их в огромный стеклянный сосуд. После опробования состава Маккуэрк, по обыкновению, с унылым богохульством выливал все это вон и они начинали сей процесс сызнова.
— Присаживайтесь, — сказал Райли Кону, — и я объясню вам, в чем дело.
Прошлым летом мы с Тимом пришли к заключению, что американский бар будет приносить неплохие доходы в Никарагуа. Там, на побережье, есть городок, в котором нечего есть, кроме хинина, и нечего пить, кроме рома. Аборигены и иностранцы ложатся спать в ознобе, а просыпаются в лихорадке: хороший коктейль — естественное лекарство от этих тропических неприятностей.
И вот мы закупили в Нью-Йорке прехорошенький запас напитков, оборудование и посуду для бара и отчалили на пароходе в этот городишко Санта-Пальма. На пути туда мы развлекались, наблюдая за летающими рыбами, перекидывались в картишки с капитаном и стюардом — и уже начали ощущать себя подобно властителям тропика Козерога.