Не тычьте в меня этой штукой - [54]

Смит энергично затряс головой, плотно сжав губы.

– Валяйте, спрашивайте, – проблеял я. – Мне нечего скрывать.

– Что ж, даже это уже несколько нечистосердечно, сэр, однако не станем пока заострять внимание. Не будете ли вы добры для начала сообщить нам, что вы сделали с негативом и оттисками некой фотографии, ранее находившихся во владении у мистера Крампфа?

(А вам известно, что когда в старину моряк умирал прямо в море и мастер-парусник зашивал его в брезентовую рубашку вместе с якорной скобой, перед тем как предать его тело глубинам, последний стежок по обычаю делался через нос трупа? Чтобы дать ему последний шанс ожить и заорать. Вот в тот миг я ощутил себя таким моряком. Я ожил и заорал. Этот последний стежок наконец пробудил меня от каталептического транса, в котором я, должно быть, пребывал уже много дней. Очень, очень много народу очень, очень много знает о моих делишках: игра окончена, все известно, бога в небе нет, сонная улитка лишилась своего терна, а Ч. Маккабрей остался «дан ля пюре нуар»[187]. Он был туп.)

– С каким негативом? – лучезарно спросил я.

Они устало переглянулись и вместе начали собирать вещи. Я по-прежнему был туп.

– Стойте! – вскричал я. – Как тупо с моей стороны. Негатив. Да, конечно. Фотографический негатив. Да. О да-да-да. Вообще-то я его сжег – слишком опасно такое с собой носить.

– Мы рады, что вы это сказали, сэр, поскольку у нас есть основания полагать, что это правда. В действительности, мы обнаружили следы пепла в э… причудливой ножной ванне в личной ванной комнате мистера Крампфа.

Вы согласитесь, я уверен, что сейчас было не время распространяться о приятностях французской сантехники.

– Ну вот видите, видите ли, – сказал я.

– Сколько оттисков, мистер Маккабрей?

– Я сжег два с негативом; мне известен еще только один в Лондоне, а из него вырезаны все лица – осмелюсь предположить, это вам прекрасно известно.

– Благодарю вас. Мы опасались, что вы сделаете вид, будто вам известны и другие, чтобы таким образом попытаться себя обезопасить. Это никак бы вас не обезопасило, а нам дало бы значительный повод к смущению.

– А, ну хорошо.

– Мистер Маккабрей, вы не задавали себе вопрос, как нам удалось так быстро оказаться здесь после убийства?

– Послушайте, я же сказал, что буду отвечать на ваши вопросы, и я буду; если у меня есть что выкладывать, я с радостью это выложу – мужество мне уже изменило. Но если вы хотите, чтобы я сам себе задавал вопросы, сначала вы должны меня чем-то накормить и напоить. Для еды сойдет что угодно; а напиток у меня в приемной, если Кинг-Конг и Годзилла это все еще не разворовали. О, и мой камердинер, само собой, тоже в чем-то нуждается.

Один из парочки высунул голову в коридор и что-то пробормотал; появилось мое виски, не слишком истощенное, и я жадно присосался к горлышку, потом передал бутылку Джоку. Мальчики в костюмах от «Братьев Брукс» ничего не захотели – вероятно, живут на воде со льдом и канцелярских кнопках.

– Нет, – продолжил я. – Я не задавался таким вопросом. Если бы я начал себя расспрашивать о событиях последних тридцати шести часов, мне бы, вероятно, пришлось заключить, что существует всемирный анти-Маккабрейский заговор. Но скажите мне, если это вас приободрит.

– Мы не очень расположены что-либо вам говорить, мистер Маккабрей. Мы просто хотели услышать, что скажете вы. Пока нам нравятся ваши ответы. А теперь расскажите нам, как вы лишились «роллз-ройса». – В этот момент они включили магнитофон.

Я честно рассказал им о столкновении, но слегка изменил последующие события и красочно живописал отважную попытку Джока спасти «бьюик», когда он покачивался на самом краю; затем – как мы хотели откатить «роллз» на дорогу, как бешено вращались колеса, крошилась обочина и как наша машина отправилась в конце концов к «бьюику».

– А ваш чемодан, мистер Маккабрей?

– Блистательное присутствие духа, проявленное Джоком, – выхватил его из салона в последний миг.

Они выключили магнитофон.

– Мы не обязательно всему этому верим, мистер Маккабрей, но опять же – вышло так, что именно эта история нам и нужна. Теперь – имеется ли при вас еще что-либо, каковое вы намеревались доставить мистеру Крампфу?

– Нет. Слово чести. Обыщите нас.

Они снова принялись изучать потолок: времени девать им явно было некуда.

Позднее дверь стукнула, и помощник шерифа внес бумажный пакет с едой; я едва не лишился чувств от дивного аромата гамбургеров и кофе. Мы с Джоком съели оба по два гамбургера; нашим дознавателям вид порций не понравился. Они бережно оттолкнули их подальше от себя ноготками – в унисон, будто отрепетировали. В пакете еще была картонка с чили, чтобы мазать на гамбургеры. Я увлекся, но этот соус портит вкус виски, изволите ли видеть.

Не особо припоминаю остальные вопросы, если не считать того, что длились они долго и некоторые звучали на удивление смутно и общо. Иногда включался магнитофон, иногда нет. Может быть, все время работал другой – в одном из чемоданчиков. У меня сложилось впечатление, что парочке это все изрядно уже наскучило, но к тому времени мне так хотелось спать от еды, выпивки и измождения, что сосредоточиться я мог лишь с большим трудом. По большей части я просто говорил им правду – такой курс для постановки в тупик своих оппонентов рекомендовал сэр Хенри Уоттон