Не тычьте в меня этой штукой - [56]

– Твои мать и отец встретились только один раз, – осмотрительно сказал я. – Из рук в руки перешли деньги. Вероятно, дайм.

Толкая дверь на улицу, Джок спросил:

– А дайм – эт скока в английских деньгах, мистер Чарли?

На обочине, испуская газы, сотрясался огромный взъерошенный автомобиль. Водитель, явный алкоголик, сообщил нам, что вечерок стоит отменный, и я не нашел в душе сил ему перечить. Пока мы садились, он объяснил, что по дороге ему надо подобрать еще одного пассажира, и вона она как раз стоит на том углу, сладенькая и сочненькая девчоночка, лучше и не пожелаешь.

Она втиснулась меж нами, натянув минимальную ситцевую юбчонку на шаловливые ляжки в ямочках и улыбнувшись нам, аки падший ангел. Чтобы отвлечь мозг от его хлопот, ничто не годится так, как хорошенькая девчушка, особенно если, судя по внешности, ее можно поиметь. Она сообщила нам, что ее зовут Гретель Бохплутт, и мы ей поверили – то есть, не могла же она такое имя сочинить, правда? – а Джок споил ей последние глотки из бутылки. Она сказала, что объявляет это безумством – пить пойло, или произнесла какие-то слова в том же смысле. Славные маленькие грудки она носила под самым подбородком, как это делали в пятидесятых, – вы-то, конечно, помните. Короче, мы быстро и крепко подружились и уже отъехали от города на десять миль, когда машина у нас за спиной врубила сирену и прижала нас к обочине. Съезжая вбок и останавливаясь, наш таксист хихикал. Официальное авто с визгом и сотрясением преградило нам дальнейший путь, и наружу выпрыгнули двое тех же помощников шерифа, с теми же ухмылками на рожах тыча в нас теми же пистолетами.

– Иже еси! – сказал Джок – фраза, которую я неоднократно просил его больше никогда не употреблять. – Ну чё еще?

– Вероятно, забыли уточнить, у какого мастера я стригусь, – смело предположил я. Но дело было не в прическе. Они распахнули дверцу и обратились к нашей Южной Красотке.

– Прош прощ, мисс, вам сколько лет?

– Ай брось, Джед Таттл, – фыркнула она. – Ты ж знаешь, скока, так же точно, как…

– Сколько, Грета? – рявкнул помощник.

– Скор четы-ырцать, – жеманно протянула она, кокетливо надув губки.

Сердце мое упало.

– Так, ладно, грязные извращенцы, – вон! – сказал помощник.

По дороге обратно в участок они нас не били – дежурство заканчивалось, им было некогда. Они просто закупорили нас в Обезьяннике.

– Утром увидимся, – с приятностью в голосе сказали они.

– Я требую совершить телефонный звонок.

– Может, утром, когда проспишься.

И даже не пожелав нам спокойной ночи, они нас покинули.

Обезьянник – это такой куб, состоит из одних решеток, если не считать кафельного пола, покрытого тонкой коркой старой рвоты. Единственная мебель – открытое пластиковое ведро, которое в последнее время не опорожняли. С потолка в вышине безжалостно изливались несколько киловатт флуоресцентного освещения. Я просто не мог подобрать адекватных слов, но Джок оказался на высоте.

– Ебать их дротиком в очко, – изрек он.

– Справедливо.

Мы переместились в тот угол, что был подальше от параши, и оперли свои усталые тела на прутья решетки. Гораздо позже появился ночной дежурный – огромный престарелый жиряй с раздутой, как задница епископа, физиономией, весь румяный, круглый и жаркий. Постоял у Обезьянника, принюхался со страдальческим выражением носа.

– Воняете, как пара хряков или тип-тово, – сказал он, покачивая здоровенной башкой. – Никада не пмал, как это взроссый члаэк мож так дойти до ручки. Я и сам, поди, выпиваю, но уж так не усираюсь, как пара хряков или тип-тово.

– Это не мы смердим, – вежливо ответил я, – а преимущественно вот эта посудина. Как вы считаете, вы не могли бы ее отсюда унести?

– Не-а. У нас на такое уборщца, а она уже домой пшла. Да и унесу я, скажем, бадью – блевать вы куда будете?

– Нам не хочется тошнить. Мы не пьяны. Мы британские дипломаты, и мы заявляем настоятельный протест против подобного обращения, разразится грандиозный скандал, если мы отсюда немедля не выйдем, и почему бы вам не позволить нам сделать звонок и тем самым не оказать самому себе небольшую услугу?

Он тщательно огладил свою неохватную физиономию – всю целиком; это заняло довольно-таки времени.

– Не-а, – наконец произнес он. – Тут над шерифа спрашивать, а он уже домой пшел. Он не в восторге, если его дом беспокоят, разве что белого пришьют.

– Ну так хотя бы дайте нам то, на чем можно сидеть, – хоть это вы можете? Я к тому, что посмотрите на пол! А этот костюм стоил мне э… четыреста долларов.

Это его расшевелило – вот наконец тема, которую он мог постичь. Он подошел ближе и тщательно всмотрелся в мое одеяние. Тщась снискать его благоволения, я выпрямился и, раскинув руки, совершил перед ним пируэт.

– Сынок, – наконец проговорил он. – Тя ограбили. Чего там, в Альбукерке ты б мог точ такой же оттопырить се за сто воссьт пя.

Однако перед уходом он, качая головой, все же сунул нам между прутьев пачку газет. Один из истинных джентльменов Природы, я бы сказал.

Мы разостлали газеты по наименее сквамозному участку пола и прилегли; на уровне земли пахло не так уж плохо. Сон милосердно долбанул меня, не успел я ужаснуться тому, что готовит мне завтра.