Не той стороною - [79]

Гражданка Сухачева, приятно обрадованная сообщением о том, что явилась богатая дама с подарками, вышла в сопровождении целого штата нянек, отпустила свиту и представилась Льоле.

— Кого-нибудь проведать желаете или взять ребенка хотите?

Льола в приютах раньше не была ни разу. Неуютные казарменные коридоры заставили ее сникнуть. Мужиковатые няньки, грубыми окриками начавшие загонять обратно по комнатам показавшихся было ребят, обращались с детьми как с ниспосланным на них наказанием.

— Мне посмотреть ребенка, сданного вам в прошлом году, — сообщила Льола, входя с Лушей вслед за Сухановой в канцелярию приюта и присаживаясь. — Служанка была тут у него, но мне хочется самой посмотреть сына. А это детям вашим подарки.

— Спасибо! А какого ребенка хотите вы видеть?

Сухачева взглянула на Лушу, соображая, к какому мальчику приходила служанка.

— Леонид Луговой, — подсказала Льола.

— Тот, к которому я приходила, — неспокойно отозвалась Луша.

— Пойдемте в палату.

Льола вспыхнула и с замирающим чувством материнского нетерпения, держась за Лушу, шагнула из канцелярии. Ее исполненный волнения и одухотворенной красоты вид заставил посторониться и Сухачеву, когда она входила в палату, и открывшую ей двери няньку.

Льола вошла за женщинами в палату и попыталась найти глазами сына, переводя взгляд с койки на койку.

Сухачева и палатная нянька выжидательно остановились. Луша, увидев издали того мальчика, к которому она приходила, в паническом напряжении уставилась глазами на Льолу.

Льола беспокойно передвинулась, оглядывая снова палату, и чуть подалась вперед.

И опять, оглядев ребят, она с некоторым сомнением остановилась на мгновение на черной головенке одного карапуза, тащившего по полу с видом трудолюбивой лошадки деревянный чурбачок, долженствовавший изображать в глазах посвященных повозку.

Но это был уже взрослый пятилетний мальчуган, а не трехлетний Ленька.

Льола надорванно повернулась к Луше и Сухаче-вой и почти истерически выкрикнула:

— Да где же он?!

И Сухачева и Луша сразу бросились к постельке возле кафельного пристенка, в которой двое карапузов, один рыжеголовый, а другой с золотящимися русыми кудряшками, играли В перетяжки, схватившись для этого за концы кушака, откуда-то добытого ими для забавы.

— Да вот же он! — ухватилась за русого кудряша Сухачева, подталкивая мальчугана к Льоле, в то время как Луша инстинктивно подалась за спину хозяйки.

У Льолы все помутилось в голове.

— Это не он! — выкрикнула Льола. — Не он! Мой сын с черными волосами, черноглазый! Куда вы моего сына девали, что суете мне первого попавшего в руки подкидыша?!

Нянька и Сухачева с тупым изумлением посмотрели одна на другую. Потом взглянули на Лушу, которая растерянно хлопала глазами.

— Гражданка, ведь дети в таком младенческом возрасте семьдесят семь раз меняются в цвете! — рассердилась вдруг нянька. — Что вы морочите другим голову, когда не знаете сами, чего хотите!

— Не выскакивай! — остановила ее Сухачева, раздосадованная тем, что сама не знает, как поступить. И с намерением поразить Льолу раскрыла медальончик. — Смотрите! — предложила она.

Льола прочла и нервно топнула ногой.

— Да что вы мне суете этот билетик! Я мать и знаю свое дитя по лицу и приметам, а не по билетику.

— Ну, судите, гражданка, как хотите!

— Куда девался тот ребенок, которого вам сдала служанка? Луша, у тебя глаз нет или язык отнялся? — вышла из себя Льола, поворачиваясь к горничной.

Сухачева вспыхнула.

— Да вот же, гражданка, этот ребенок, если его звали Леней Луговым.

Луша вдруг обхватила Льолу и с хлынувшими из глаз слезами упала перед хозяйкой на колени.

— Елена Дмитриевна, они меня самое обманули! Я хотела вам сказать, что мальчик не тот, да думала, что ошиблась. А теперь сама вижу, что наделали они чего-то с Леней.

Нянька и Сухачева фыркнули от негодования, но Луша разошлась, присоединяясь к хозяйке, и с запальчивым протестом ткнула пальцем в рыжего мальчугана.

— Вы бы еще на этого нацепили ваш билетик да сказали, что это барынин сын, когда у нас и в роду таких кирпичных головастиков не было!

— Не цепляет никто зря.

Льола топнула ногой.

— Перестаньте вы отговорки ваши сыпать! Найдите мне сейчас же настоящего сына моего!

— Смотрите, мадам, сами, если не верите другим.

— Показывайте другую палату.

— Пойдемте. Проводите, няня, мадам по палатам.

Обиженная Сухачева надулась и, величественно пожав плечами, вышла. Злая нянька так же гневно’ ввела Льолу в другую палату.

— Пожалуйста, смотрите, гражданка!

Но Льола не видела больше ни палат, ни детишек. Слезы заволакивали глаза, и одни ребята представлялись ей удивительно взрослыми, сравнительно с тем, каким должен был быть ее сын, другие однообразно чужими, как фигурки попискивающих куколок.

— Ах, не могу, Луша! — остановилась она, чувствуя, что надежда розыскать ребенка является жалким самообманом. — Веди меня обратно…

Сдерживая рыдания, она кое-как добралась до извозчика и уселась, холодея от сознания, что потеряла сына навсегда, не проявив во-время материнской заботы к его судьбе.

Луша боялась заговорить с Льолой, не пыталась ее утешать.

Льола будто окаменела. Она не только сама себе сделалась противной, не только о Придорове без ненависти не могла больше подумать, но и всякий предмет в доме сделался ей ненавистным, самая жизнь здесь сделалась ей невыносимой. При всем этом ей все-таки деваться некуда было, пока она не сможет сделаться хотя бы простой подметальщицей улиц.