Не той стороною - [69]

Обе женщины улыбнулись друг другу. Ката возвратилась к играющим. Льола почувствовала на себе взгляд одного из бросивших игру и искавших себе собеседника мужчин. Она вспомнила вдруг. Это был Ильин, тот самый проштрафившийся комиссар, который содержал на казенном довольстве ее подругу учительницу, скрывшуюся, когда обнаружились растраты.

Он поклонился Льоле и нерешительно подошел.

Это был высокий увалень в френче и галифе, с прической ежиком.

Льола дала ему руку, пользуясь тем, что может узнать что-нибудь о подруге. Сейчас же она и спросила о ней Ильина.

— Аня? Аня еще в Бердянске… Ха-ха! Перетрусила.

Ильин обрадовался, что красивейшая женщина города узнала его и признала свое сомнительное знакомство с ним. Он уткнулся коленом в кресло и хриплым басом стал вспоминать о своем с Льолой знакомстве, придравшись к возможности поговорить.

Льола пожалела, что вступила в этот разговор. Увидела — Придоров метнулся в их сторону стекленеющим взглядом и вцепился надолго в Ильина.

А Ильин вертелся на кресле и продолжал выкладывать все, что могло иметь отношение к льолиной подруге.

— В Бердянске ей и самой уже надоело. Я ей писал, чтобы приезжала. Тут один бешеный центровик был у нас и хотел что-то доказать — да что! Штучка такая, что собственная жена ему и то не угодила. Дал отставку. Замахнулся на главарей, старше себя. Его поблагородному и сковырнули. Поехал в Москву. А через неделю меня опять же и позвали работать. Редактор здешний начал всех нас восстанавливать. Аня приедет — заживем опять…

Придоров, первый раз увидевший Ильина и не почувствовавший в нем своего человека, попытался подойти ближе к жене с неуклюжим желанием вмещаться и разговор. Но Льоле предостаточно было и одного Ильина.

Она сделала вид, что не замечает мужа. Притворилась, что заинтересовалась сообщениями комиссара.

— А центровик этот, что намудрил у вас, шишка большая?

Придоров, переступив с ноги на ногу, засопел, закусил губу и злобно отошел в сторону.

— Так это, — не замедлил ответом Ильин, — бывший нарком Стебун, его все петлюровцы и белые знают. С каторги вернулся и сделался шахтерским главарем.

— О! Что же он, был женат и развелся?

— Не развелся, но у него — политика, и он во все сует нос. Жена увидела, что он днюет и ночует в комитете, и сошлась с другим. Приехал откуда-то, — в командировке он был, — а у него умирает ребенок, и жена — у любовника. Он бросил ей деньги, сколько у него было, а сам в Москву. Святой!

Льола почувствовала, как живое, лицо Стебуна, каким видела его в поезде. И снова вспомнила его заступничество в Харькове, на вокзале, в дни ее странствий. Теперь понятно было, почему Стебун не давал никому вызвать себя на разговор. У него были на душе смерть ребенка и измена жены. Кто бы мог это знать?

Льолу настолько взволновало сообщенное Ильиным, что она, сурово поднявшись, оставила своего собеседника, лишь бы отойти на минуту от людей и про себя передумать то, что она знала теперь о Стебуне.

Гости, приглашенные хозяевами, собрались поужинать и выпить. Это была для большинства из них первая пирушка после окончания гражданской войны. Придоров принял участие в ней для того, чтобы показать Льолу Половневым и завести здесь знакомство с оказавшимся у Половневых харьковцем Бекневым. Бекнев был желанным человеком для Придорова. Прибыл он в Одессу по советской командировке и у Половневых остановился по знакомству, чтобы на следующий же день уехать обратно. Но Придоров знал: Бекнев может пригодиться. Для непосвященных это был приезжий, молодой еще человек, с внешностью привыкшего к канцелярской работе студента, — «товарищ» в толстовке и сапогах, — но Придоров знал, что Бекнев не эмигрировал за границу только потому, что считал победу большевиков недолговременной. Еще недавно он служил в немецкой комендатуре, предавая известных ему большевиков. А теперь прикидывался сочувствующим большевикам и прислуживался к ним, чтобы тем больше нанести им вреда, лишь только представится удобный случай.

Придоров и Бекнев взяли на примету друг друга, лишь только Половнев познакомил их и сообщил при этом как посторонний:

— Это господин Придоров, теперь служащий, как и все… знакомьтесь и говорите, а я не буду вмешиваться в ваши дела. Для меня хороши и белые и красные.

Оба гостя познакомились, кратко обменявшись вопросами.

— На виду у правительства держитесь? — примерился к собеседнику взглядом Придоров, чувствуя себя увереннее приезжего уже вследствие того, что знал тайну всех дел Бекнева. — сотрудником в ЦИКе?

— Да. Но польза от этого будет только впоследствии. Теперь наши напуганы и все прячутся. Я за себя не боюсь, потому что меня в Харькове никто не знает. Считают своим на все сто процентов.

— Гм! Это хорошо. Переворота, правда, теперь скоро не состряпаешь, но пользу тем, кому болыпе-вики въелись в печенку, принести вы можете большую. У них же неразбериха: правая рука не знает, что творит левая. Этим можно пользоваться. Вы в Одессе еще будете?

— Буду. Вы же знаете: тут наши должны быть.

— Ну, значит, я буду иметь вас ввиду и при нужде обращусь к вам. Желаю успеха, но только здесь сейчас ни с кем не сговоритесь: боятся.