Не той стороною - [51]

— Бочин — пулемет! — с довольным смехом подтвердил Тарас. — Всегда готов к бою, как следует герою.

— Не пулемет он, — взвизгнул Акоп, — а говорильная центрошишка! Мелет Емеля — его неделя. Идеолог бюрократов!

Борисов брызнул смехом и, словно от пружинного отбоя, оттолкнувшись раза два в припадке веселья всей верхней частью тела от своего фундаментального основания, покрыл спорщиков:

— У Тараса и Ладо это программа: куда умного не надо, туда Бочина пошлите. Ха-ха!..

Он довольно блеснул глазами на Стебуна, заметив в нем высветившуюся в игре губ улыбку.

Тарас, безобидчиво присоединившись к общему смеху, пожал плечами и махнул рукой, отступая, чтобы поздороваться с присоединившимся к одной из разговаривающих группок Диссманом.

Борисов, Акоп и Стебун прицелились друг в друга взглядом. Переведя взгляд на собрание, Борисов скептически потряс в сторону собравшихся головой и со значительным сочувствием, понятным всем троим, спросил:

— Генералов все-таки никого. И не будут приходить?

— Тарас же здесь… Все передаст. А если клуб влияние приобретет, то придут и они. Видите, что без них тоже не пусто.

— Да, да! Тут цвет!

Действительно, в клубе была значительная часть виднейших деятелей революции и партии. У одного стола среди группы друзей с ослепшим в Шлиссельбургской крепости ветераном первых террористических кружков Шелгуновым разговаривал герой освобождения Москвы от юнкеров, командовавший красногвардейцами и солдатами-большевиками, начальник военного округа, седеющий богатырь Уралов. Возле скромной женщины, которая являлась женой и несменным другом отсутствовавшего вождя партии, стояли выспрашивавшие о здоровьи Ленина Статеев, Нехайчик и два-три районщика. У самого председательского стола с сестрой Ильича, издавна заправлявшей секретарскими делами центральной партийной газеты, сговаривались, пользуясь случаем, по поводу очередной кампании Захар и губкомовские москвичи. Старые седеющие большевики возглавляли несколько группок в центре зала. Некоторые уединенно ждали возобновления прений, и видно было, что они начинают томиться.

— Пора начинать! — объявил Стебун, оставляя Борисова и Акопа. Через минуту он позвонил.

Публика поспешила занять места. Только в пред-зальной комнате осталось несколько не кончивших беседу спорщиков.

Борисов, остановившись у порога, увидел двух все время споривших и собиравшихся только теперь в свободной комнате чаевать приятелей. Это были губ-комовский домовой Семибабов, если не дневавший и не ночевавший в каком-нибудь из помещений комитета, то, несомненно, проживавший в одном из соприкасающихся с губкомом домов, и заведующий редакцией в Главлите Юсаков.

Борисов вспомнил что-то, обрадовался и подступил к столу.

— Семибабов, вы работаете в Госиздате ведь? Помощником Ревякина? У меня дело…

— А что такое? — заинтересовался Семибабов.

— У меня госиздатский заказ, я вам его отдам. «Манифест»… Я из-за этого и пришел — знал, кого-нибудь обязательно увижу здесь…

Семибабов, кивнув Юсакову, вдруг встрепенулся и бросил чай.

— Давайте, я передам.

И блеснув взглядом на друга, он чуть не прыснул, решившись на авантюрный трюк.

Он работал не в Государственном издательстве, а, соперничая с этим последним, развивал издательский кооператив, входивший все больше в известность. О предполагаемом издании «Манифеста» под редакцией признаннейшего марксоведа Борисова он знал, так как Госиздат рекламировал заранее книгу во всех газетах. И вдруг оказывалось, что рукопись еще только сдается. И попадет ему в руки. Пусть же Госиздат побольше старается, — партийно-издательский кооператив изданием этой книги прогремит на всю партию…

Вместе с Борисовым они в приемной отыскали портфель бурнопламенного ученого. Борисов извлек несколько тетрадок перекроенного поправками печатного текста и пачку листков собственных объяснений к этому тексту.

— Здесь не все! — предупреждал, крутясь возле Семибабова, Борисов. — Еще конец дам, когда будет набрано.

— А куда вам прислать оттиски набора? — интересовался Семибабов, смиренномудро пряча глаза.

— Домой! Только смотрите — скажите там: у нас диктатура пролетариата, «Манифест» кое-какое отношение к этому делу имеет. У нас Маркс и Энгельс заработали своей теорией на хорошую бумагу для книжки. Ха-ха!

Но Семибабов решил спешить. Уж раз этакое сокровище попало ему в руки, то пусть немедленно же все другие издательства загудят от бешенства, а книжка выйдет в кооперативе. Надо было скорей улетучиться с рукописью, сдать ее в типографию, чтобы если не завтра же, то послезавтра оглушить Борисова готовым набором. Тогда пусть именитый идеолог кипятится и мечет громы за то, что он сделал промашку.

Но нужно было не обнаруживать смиренномудро-сти своего замысла перед буйным в моменты гнева куролесом. Притянув раскусившего его намерения Юсакова, чтобы посмеивавшийся сквозь здоровенные запорожские усы главлитчик взглянул на тетрадки со следами поразительного труда по исправлению текста «Манифеста», он качнул головой:

— Работка!

— Да, работа! — согласился с почтением Юсаков.

— Это не все, не все! — предупредил возбужденный от признания его трудов Борисов.