Не той стороною - [119]

Шрифт
Интервал

Льола угадала, к чему клонится это необычное участие к делам комиссии. Она готова была провалиться сквозь землю, но знала, что от Диссмана зависит многое в самой работе комиссии, и должна была сделать вид, что готовно примет всякую помощь от лица партии, буде Диссман сдержит обещание.

Не дав заметить о своих догадках, она поспешила выразить удовольствие.

— О, товарищ Диссман, раз вы беретесь помогать нам где надо… Я всегда буду помнить это и товарищу Резцовой скажу то же…

Она не кончила и повернула голову к двери, за которой почувствовала приближение Стебуна.

Диссман взял снова протокол и, сделав на нем пометку, указал Льоле:

— Это место выбросьте, товарищ Луговая, а тут я напишу сейчас вставочку.

Вслед затем он поднял голову и увидал Стебуна.

Стебун, мелькнув по нем брезгливым движением бровей, кивнул головой Льоле, секунду помедлил, соображая, что ему делать, а затем, подсев к столу Ржакова, стал ждать.

— Илья Николаевич, я скоро кончу! — предупредила его виновато Льола.

Стебун сделал успокаивающий жест рукой.

— Не беспокойтесь, Елена Дмитриевна, я на одну минутку.

Он вслушался, о чем говорил с женщиной Диссман.

Диссман, в присутствии Стебуна вдруг перекривившийся и переменивший дерзость авторитетных речений на еле выцеживаемые указания, явно заспешил, несмотря на то, что ввязался в поправки, с которыми надо было кончать.

Льола пылала. Она угадала, что Стебун и Диссман не выносят друг друга. Стебун из-за Диссмана не подошел поздороваться с ней и может подумать что угодно. Если бы она знала, что проверка протокола для Диссмана — только предлог!

И Льола готова была пропасть от стыда.

Стебун уловил из слов Диссмана, что тот исправляет предварительную запись протокола.

Он критически осмотрел бывшего редактора и безразлично задумался.

Посидев, однако, с полминуты и видя, что Диссман намерен переждать его, он круто передвинулся вместе со стулом и поднялся.

— Я зайду завтра к вам, Елена Дмитриевна, — бросил он на ходу. — Мне нужно поговорить с вами.

Не останавливаясь, он еле кивнул головой и вышел.

Льола со скрытой злобой против Диссмана поспешила внести в протокол поправки и сделала вид, что собирается написанное диктовать машинистке.

Диссман поднялся уходить.

— Мы в союзе — помните! — предупредил он, протягивая руку.

— Да, мы будем знать, что у нас есть поддержка, — заверила Льола, не оборачиваясь и начиная диктовать ждавшей ее машинистке.

Диссман оставил помещение. Льола, лишь только он вышел, поспешила найти Резцову.

— Татьяна Михайловна, скажите, Стебун и этот Диссман, что был у нас на заседании, знакомы? Вы Диссмана знаете, это хороший товарищ?

Резцова насмешливо приставила щитком руку поверх глаз и вытянула голову, будто из-под залпа солнечных лучей рассматривая что-нибудь новое в Льоле.

— Ха! Заинтересовались?

— Не заинтересовалась, но они не здороваются, а я сейчас чуть не наделала глупостей, когда они встретились.

Резцова взяла за руку Льолу.

Стебун вам нравится? — спросила она с приятельской простотой.

Льола кивнула головой.

— Ну, я вам расскажу, — объяснила Льоле Резцова. — Диссман был причиной безмерного несчастья Стебуна. Знаете, на балконе у Диссмана повесилась жена Стебуна года два назад.

Льола отступила.

— Ах!..

Через мгновение подняла глаза.

— Значит хороши были и его жена и Диссман! А Стебун любил жену?

— Любил ли — сомнительно. Но эта женщина увлеклась любовником и перестала смотреть, что у нее творится дома. Он мне рассказал о своей трагедии. Они жили в Одессе. И вот интеллигентные люди, а у их ребенка не привита оспа. Мальчик заражается, гниет, и Стебуну приходится дать ему яду, чтобы ребенок не мучился. После этого он жену бросил, а сам поехал сюда. Женщине деваться было некуда, она — к любовнику, а тот только шашни готов был строить, пока она жила при муже, теперь же не пустил ее к себе на глаза. Ей и осталось одно: на пороге дома любовника — в петлю.

— Аяй, жалость! А как же партия? Ничего не сделала Диссману?

— Ну, если партия в эти дела будет вмешиваться, то большевикам надо стать попами. Стебун сам по этому поводу к товарищам не обращался.

— Ох, несчастные мы, женщины! — вздохнула Льола. — И могли бы почеловечески жить, да с ума сами сходим.

Обстановка, складывавшаяся вокруг Льолы, встревожила ее. Теперь у нее была сложная забота отгородиться от Диссмана и достигнуть этого таким образом, чтобы он не заметил ее антипатии к нему и не стал мстить ей в работе, пользуясь своим влиянием и положением в губкоме.

Стебуну же надо было так или иначе объяснить, что ее положение в разговоре с Диссманом было постыдней всего для нее самой. Он, вероятно, догадался о намерении Диссмана. Но о ней он не должен был думать, как о женщине, готовой на всякое приключение.

Льола весь следующий день ждала Стебуна, рассчитывая все объяснить ему, лишь только он придет.

Однако она прождала напрасно. Стебун не пришел ни в этот день, ни на следующий. Началось очередное выступление недовольных партийными порядками, и Стебун мотался по ячейкам.

* * *

На задворках одной из окраин Москвы, словно бедный родственник у ворот дома богатой бабушки, мостится к приулкам столицы и оживает тот завод, куда назначили директором Франца Антоновича и где оказался теперь после возвращения из северо-кавказского городка Русаков.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Полководец

Книга рассказывает о выдающемся советском полководце, активном участнике гражданской и Великой Отечественной войн Маршале Советского Союза Иване Степановиче Коневе.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Сулла

Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.


Мученик англичан

В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…