Не той стороною - [120]

Это завод бывший Грагама. Изготовлялись на нем прежде средства теплотехнического оборудования для казенных и частных построек, и имел он несколько отделении; теперь же на нем работал только литейный цех и кое-как восстанавливалось слесарномеханическое отделение, начавшее выполнять различные случайнее поручения советских хозяйственных органов.

Начал работать здесь Русаков в качестве помощника директора, сейчас же по приезде, в ближайшие дни после смерти Ленина. Вблизи завода, в общежитии он получил для себя комнату. После этого для него встал вопрос о сыне, и он пошел к Узуновым.

Инженер жил у Каменного моста, квартируя в одном из находившихся здесь двух древних особняков. В особняке, выходившем на улицу, проживали лица административного персонала и часть рабочих электрической станции. В другом, расположенном в саду, двухэтажном доме жил Узунов и несколько других квартирантов.

Чистенькая работница открыла Русакову дверь, когда он разыскал квартиру инженера.

— Дома Яков Карпович и Любовь Марковна? — спросил Русаков, не решаясь входить в дом без предупреждения.

— Пьют чай. Пожалуйста.

С любопытством повернувшиеся к двери при его появлении Узунов и хозяйка переглянулись. Любовь Марковна поднялась, не веря появлению Лугового и не зная, что ей думать о представшем вдруг человеке, которого все считали похороненным. Инженер же кивнул жене головой и спокойно пробежал взглядом по Русакову.

— Возьмите спать Рисю, — сказал он работнице, предлагая ей увести из столовой четырехлетнюю девочку, бросившую пить чай и уставившуюся на гостя. — Ты, архаровец, в детскую! — повел взглядом он в сторону мальчика, двенадцатилетнего пионера, заседавшего за столом.

Мальчик стрельнул глазами на гостя, послушно выскользнул из-за стола и исчез.

Русаков приблизился поцеловать изумленной хозяйке руку, и тотчас же, переполненная счастьем того семейного уюта, в котором она жила, молоденькая инженерша почти горестно воскликнула:

— Всеволод Сергеевич! Всеволод Сергеевич! Говорят, чудес не бывает… Да это же настоящее чудо, что вас живого вдруг видишь!

Русаков под радостным смехом скрывал смущение и старался сохранить наружную бодрость.

Инженерша то оглядывала его со страхом сомнения, то смотрела вопросительно на мужа, не зная, как толковать неожиданный приход прежде родного им, но уже давно зачисленного в списки погибших человека.

Узунов, не подавая вида, что отвечает на этот немой вопрос жены, и зная об опасности нелегального положения Лугового, сочувственно улыбнулся Русакову и объяснил:

— У нас нет чужих, Всеволод Сергеевич. Любовь Марковна, как видите, рада будет узнать все, что вы скажете о себе. Садитесь, попьем чаю. Я рад, что вы вспомнили о нас.

Русаков, замерший было вопросительно, когда его увидели, облегченно вздохнул, оттого что Узуновы не подумали чуждаться его, благодарно кивнул головой и объяснил:

— Любовь Марковна! Яков Карпович знает, что тут никакого нет чуда, если не считать несчастий. Я думал, что Яков Карпович вам рассказал о наших встречах. Мы с ним виделись два раза…

— Да он и звуком не пррмолвился, что знает что-нибудь о вас, — с укором обернулась к мужу молодая женщина. — Значит погибать вы где-нибудь на фронте и не собирались, — мы сами все выдумали? Почему же о вас никто ничего не знал и не знает?

— Мне самому приходится заботиться об этом… Я скрываюсь, Любовь Марковна, живу под чужим именем. Якову Карповичу это известно.

Узунов подтверждавшие кивнул жене головой, продолжая слушать и прихлебывая с выжидательным спокойствием чай.

— Садитесь же, Всеволод Сергеевич, — пригласила Узунова. — Выпейте чаю. Но скажите, ради бога, — поразилась она опять, — почему же вы Льолу оставили на произвол судьбы?

Русаков, преодолевая тяжесть мыслей, улыбнулся как мог и, пододвинув к себе стакан, сделал рукою тоскливый жест.

— Зачем Льолу делать несчастной, если яснее ясного знаешь, что, пожелай о ней заботиться — кончится это тем, что из-за меня ее затаскают… Разве я Льоле хочу несчастья?

— А так лучше, что она то моталась — ждала вас, то отдалась в руки этому вашему Придорову?.. Неужели вы без Льолы сможете жить?

Русаков на полминуты от боли закрыл глаза, а когда раскрыл их, то сделал головой упрямое движение, словно отстраняя раз и еще раз от себя что-то, что с тяжестью рока наступало на него. Собрав через мгновение силы, он попытался уверить себя:

— Еще немного смогу… Я чего-то жду, Любовь Марковна. Надеюсь на непредвиденный какой-то поворот счастья. А если ошибусь, и придется мне или самому себе подвести итог или подведет за меня его кто-нибудь, то рад я буду уже и тому, что гибну один, а не увлек на гибель и Льолу… Так следует поступать в моем положении.

Узунов, будто гордясь крепкой закалкой мужчин хорошо вышколенной породы, к которой причислял и себя, с удовлетворением взглянул на жену.

— Прав Всеволод Сергеевич, — поддержал он Русакова. — Не много доблести быть попрошайкой счастья и соперничать с Придоровыми, рассчитывая на жалость к себе со стороны жены, когда перед этой женой муж должен предстать в таком виде, чтобы всякий Придоров казался в сравнении с ним его камердинером. Это в нас, отживающих теперь мужчинах, заложено крепко и умрет вместе с нами. Крохоборчество в таких делах не для тех, кто пережил такое время, какое пережили мы…