Не той стороною - [107]

Шрифт
Интервал

Льола посмотрела в сторону знаменитости и чуть-чуть скосила глаза вслед прошедшей. Запечатлела в себе штришок нерадостного наблюдения:

«Пшикни из спринцовки на несчастную звезду — и она зачадит, как огарок!».

Группа детей перебрасывала друг дружке мяч. Какое-то маленькое существо в ярко-голубом вязаном костюмчике, в таком же колпачке с кистью, как козявка, ползло со ступеньки на ступеньку с нижней площадки сквера. За ним беспомощно передвигалась, расставив на всякий случай руки и панически вскрикивая при неверных движениях ребенка, мать.

Полуостанавливаясь возле клумб и бегавших детей, шли прохожие.

Льола хотела подняться и уходить и вдруг приросла к скамье, словно ей рухнуло что-нибудь на голову. У нее в глазах забегали зайчики гнева, губы слегка сжались, и уголки зрачков, несмотря на то, что она сама не шевельнулась, остановились на вошедшей в сквер паре, направившейся к освободившемуся местечку на скамье нижней площадки.

Льола вся превратилась в слух и внимание.

Это был Придоров с вызывающе раскрашенной девицей в костюме амазонки.

Они сели у гранитной стены нижнего плаца, в то время как Льола сидела на другом плацу, вверху, и могла слышать все, о чем заговорит муж.

Льола едва сдержала вздох, чтобы не выдать своего присутствия.

Лавр Придоров был барски безмятежен.

Обвисшие щеки, фуражка с белым верхом, с иголочки костюм, с замшевым верхом лаковые ботинки, обилие колец на пальцах обеих рук, в зубах сигара.

От его самодовольного вида отдавало набитым червонцами бумажником.

Спутницей его была Фирра, с которой Придоров в этот свой приезд познакомился, немедленно же начав делать предприимчивой дочери торговца авансы.

Фирра в сюртуке и сапогах имела походный вид. Со стэком и перчатками в руке, она развязно скрещивала свои играющие взгляды со взглядами Придо-рова и откровенно дразнила его. Придоров, продолжая, очевидно, разговор, как только они сели, возразил:

— Флиртовать с собственной женой! Чорт возьми, Фирра Давидовна! Еще интерес тоже! Она недурна, и если б еще знала, где раки зимуют… хоть сейчас в султанши… ха-ха! Но правил и принципов в каждом взгляде столько, что я чумею… А попробую, что выйдет из флирта.

— Она — жена! — объяснила вполголоса снисходительно галантная Фирра. — И провинциалка разве может догадываться о том, чего ждет от женщины знающий жизнь мужчина? Французский стиль и в Москве знают не все. Ха-ха!

Что-то гадкое и прямо касающееся Льолы было в этом разговоре.

Льола не могла бы теперь подняться со скамьи, если бы даже хотела, так подкосило ее услышанное. Показалось, что красные здания всей тысячью своих окон уставились на нее и обдают ее стыдючим жаром позора.

Без кровинки в лице она продолжала слушать.

Фирра же чуть прищурила вызывающе один глаз и ожидала.

Хе-хе! Французский стиль!

Придоров всосал в себя фразу, сияя от удовольствия. Придвинулся к собеседнице.

— Но что же вы, Фирра Давидовна… Сюда приходят сидеть те, кому деваться некуда. Проедемтесь на Воробьевы, оттуда — в гостиницу. Кутнем сегодня, а то, смотрите, ручки увяли даже у вас…

И Придоров взял руку девицы.

Фирра, очевидно, ждала, что последует приглашение. Но она испытывала настойчивость Придорова и, не отняв руки, играла равнодушием. Придоров же с видом чувственника увлекся пальцами Фирры, будто играя ими, и, остановившись на безымянном пальце, украшенном кольцом с едва поблескивающим бриллиантиком, он пренебрежительно кивнул на него.

— Пхе! — негодующе произнес он и сделал жест презрения.

Фирра упрямо опровергла:

— Никакое «пхе»!

Она стала перебирать пальцы, поднимая их к лицу Придорова:

— Это — мизинец. Это — перстневик. Это — средний. А вот этот «пхе»!

С уверенностью в том, что последует поцелуй, она вытянула указательный палец.

Придоров ухватился за него.

— Хе-хе! Этот значит «пхе»? Жулик! Я должен его поцеловать… — он нетерпеливо заерзал. — Га! Идемте к Страстному. Возьмем такси. Поедемте…

Льола видела и слышала достаточно.

Решительно встала со скамьи и с видом идущей по своим делам женщины стала спускаться на нижнюю площадку, где неизбежно должна была очутиться перед сговорившейся парой.

Придоров, продолжавший говорить что-то амазонке, на полуслове осекся и остолбенело поднял на жену глаза.

Льола с гордым спокойствием окинула его взглядом, будто только что увидела:

— А… вы здесь?

С гримаской допускаемого вежливостью пренебрежения она скользнула взглядом по спутнице мужа и, как будто все происходило именно так, как полагалось, сделала шаг к Придорову.

— Вы собирались куда-то? Посвоевольничайте, я не хочу мешать вам, но имейте в виду, что я буду ждать вас дома не более двух часов.

Придоров недоумевал и готов был провалиться сквозь землю. Он не понимал предупреждения жены. Во всяком случае нужно было что-нибудь делать с амазонкой.

— Это мадемуазель…

Он запнулся. Он хотел поправить дело представлением жены Фирре, со вспышкой любопытства и недоумения оглядывавшей обоих супругов.

Льола презрительно чуть скосила глаз и успокоила:

— Да? Вы собирались куда-то… Сговоритесь с мадемуазель о свидании на следующий раз. Я зайду еще в один магазин и буду вас ждать затем дома.

И Льола, кивнув, хотела уйти.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Сулла

Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.


Мученик англичан

В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…