Не той стороною - [105]

И вот сидит — не сидит красный книготорговец, а больше вертится в кресле за письменным столом, постоянно отговариваясь от книжных агентов или представителей провинциальных издательств, постоянно торгуясь с ними, навертывая один на другой крендели сделок.

И уже не разверстщик литературы он при книжном шкафике губкома, а председатель правления издательства.

Ратнер, перетаскивавшая в губкоме книги с латышом и фронтовиком, — не регистраторша редких бумажек, а деловитый, подстать председателю, секретарь.

Фронтовик Морозов — заведующий складом.

Длинный, как ходуля, латыш Дрейфус оказался обладателем бухгалтерской премудрости и ведает финансовой частью. Кроме сотрудников — десятки чужого народа, ищущие в издательстве работы редактора, беллетристы и поэты.

Для руководства редакционной частью работы в издательстве Семибабов просил уже не раз у Захара ответственного работника. И вот Захар, сговорившись с Центральным комитетом и проведя вопрос на бюро губкома, предложил эту роль Стебуну.

Пришел Стебун.

У Семибабова — Дрейфус с бумажками, главполитпросветчик с книжного распределительного сектора, выпрашивающий, чтобы ему отпустили товар под облигации займа или в кредит, и выжидательно насторожившаяся Ратнер, которая должна будет сделать в склад распоряжение, лишь сговор кончится.

Увидев Стебуна, Семибабов разом отмахнулся от главполитпросветчика и кивнул Дрейфусу, беря для подписи бумажки.

— Отпустите! — распорядился он, обращаясь к Ратнер. Стебуна обдал довольным взглядом. — Садитесь, дядя!

Подписал счет. Подписал несколько платежей и требований. Остановился на паре бумажек.

— Авансы?

— Да… Работают, а есть надо что-нибудь?

— Кочергин… Евграфова… — прочел Семибабов. — Упаковщики со склада?

— Да. Еще ни разу аванс не брали.

— Выдайте, но скажите, что вперед пусть стараются обходиться получкой.

Семибабов повернулся с улыбкой к Стебуну, но тут же принял серьезно-деловитый вид. Он знал Стебуна со всех сторон, но только не как подчиненного. Как он будет работать? Естественно, возникла потребность убедиться в том, что Стебун пришел не для времяпрепровождения и обузы, а для заинтересованного в развитии всего дела сотрудничества с ним и остальными работниками издательства. Приветственно возгласил:

— Работать, дядя?

Стебун набил трубку. Поджег заряд своего зелья, ткнул в пепельницу спичку и облокотился на стол в полоборота к лицу Семибабова.

— Да, ходят слухи, что у вас большая работа.

— А если не большая?

— Все равно, лишь бы работа, а не видимость.

— Нет, дядя, тут у нас такая хозопляска, что только винти да винти — час на час, день на день. Можно сейчас вам денька на два дать одну малограмотную штуку, чтобы вы ее просмотрели?

— Что же, я не белоручничать пришел. Покажи.

— Секундочку…

Семибабов вышел в соседнюю комнату, через минуту возвратился с несколькими ученическими тетрадками, сшитыми в одну папку.

— Вот. Это продукция некоего участника империалистической войны. Дневник солдата. Замечательная вещь, но не только сырая, а совсем неграмотная. Мы ее, может быть, и не издадим, но с Военного издательства выручим деньги за нее для поддержки коммуниста из солдат и сделаем полезное дело.

Стебун понял, что это — проба. Кисло перелистав несколько страниц плохо исписанных тетрадок, споткнулся на чем-то. Вернулся к первой странице.

Потом оглянулся.

— За этот столик сесть можно? Машинистка у вас есть? Позовите ее сюда, да пусть даст мне бумаги.

Семибабов, угадывая, что Стебун хочет работать, воспрянул, зазвонил, вызывая к себе Ратнер, предоставил редактору и машинистку и все остальное.

Стебун с машинисткой расположился в углу кабинета за секретарским столиком и, не обращая ни на что внимания, утонул в рукописи, одновременно и исправляя ее и диктуя в исправленном виде машинистке.

Он понял, что Семибабов хотел проверить его редакторскую работоспособность; решив, что работать в издательстве, являвшемся узлом центровых партаппаратов Москвы, будет уж не так дурно, пошел навстречу желанию мастера издательских дел, чтобы тут же покончить с вопросом о своей персоне.

Проработав около часа, он на мгновение оторвался, воззрился на осаждаемого, по обыкновению, посетителями Семибабова и спросил:

— Чай у вас бывает, дядя?

Семибабов довольно дакнул и, немедленно приоткрыв дверь, кому-то крикнул в коридор:

— Товарищ Хренов, чаю, конфект, лимон, халвы, кондитерскую и кофейную товарищу Стебуну!

Стебун с одобряющей улыбкой покосился на товарища и продолжал работу.

Через три часа он сдал дневник обработанным так, что тщательно прочитавший его после этого Семибабов не нашел ни одной фразы, к которой можно было бы придраться с точки зрения редакторского контроля. Но, уже прислушиваясь к диктовке дневника, Семибабов убедился, что редактором Стебун в издательстве будет именно таким, какого он не мог бы придумать и нарочно.

Он пожал руку Стебуну, когда тот собрался уходить.

— Ну, дядя, завтра значит будем продолжать уже вместе? Как вас звать подомашнее? Илья…

— Илья Николаевич.

— Хорошо. Компанию теперь мы с вами составим. Я рад, что вы будете комиссарствовать надо мной, а не бюрократа какого-нибудь прислали.