Не той стороною - [103]

— Ну, еще долго торговля будет? Надо тротуар очистить.

Файн закружился, кляня себя за вмешательство в чужое дело, вынул деньги и рассчитался. Добровольцы, поживившиеся на несчастьи, рассеялись, его же и ругая.

Проводив их взглядом, Файн уставился на кучу кусков мануфактуры и галантерейных коробок. Из толпы смеялись над происшествием.

Исчез куда-то и сторож.

Файн схватился за куски материи и начал таскать их в магазин.

Два часа кряхтел он над перетаскиванием обратно товара. Водворив его, наконец, на место, он достал где-то замок, кое-как запер магазин, дал еще три рубля явившемуся сторожу, сговорился с ним об охране лавки и пошел к себе.

Прибывший утром Файман вскипел, когда узнал о том, как хозяйничал его компанион, и вместо благодарности готов был собственноручно вцепиться в волосы Файну. Компанион натворил делов. Пришлось Файману весь следующий день сортировать в магазине товар.

Однако Файн тоже не мог отнестись спокойно к произведенным им из-за пожара затратам. Имея в виду возмещение его расходов Файманом, он присоединился к нему, когда тот шел в магазин, и взял компаниона за руку.

— Давид, вы же мне сегодня отдайте двадцать пять рублей.

Файман чуть поднял снисходительно брови.

— Какие?

— Так я же истратил, потому что вас не было при пожаре. Слесарю — за то, что сломал замок, три рубля, рабочим, что выносили куски, восемнадцать, милиционеру рубль и сторожу три рубля. Я уже не говорю, что сам я работал больше всех и, может быть, не согласился бы двадцать пять рублей получить за такую работу. Пускай мой труд пропадает.

Файман и без того чувствовал себя разоренным, а тут еще эта претензия. Но будучи благодушно настроен, он решил только поиздеваться над компанионом.

— Ах, Соломон, Соломон, вы же знаете, что товар у меня застрахован!

— Это же ничего не значит. Потому что если у нэпача пожар и если бы все сгорело, а магазин закрыт, то еще советские страховики дело могли повернуть так, что вы же и виноват были бы, а то я же и свидетелем был бы, что у вас сгорело много.

— Какой вы умный, Соломон! И как вы вмешались, я не понимаю! И как вы успели столько дел наделать в бедной моей лавчонке! Только из-за вас и потух пожар.

— Так ведь не лучше было бы, если бы сгорело все…

— Я же и говорю, что вы не дали огню даже заглянуть в лавчонку, так распорядились… И раньше я замечал, что вы такой дока на все, а теперь уж я думаю, Соломон, что вы не иначе как тайный брандмейстер у нас, в Краснопресненской части. Оттого и пожаров так мало… Видите, какой вы проворный!

Файн стал сердиться на компаниона.

— Вы смеетесь, но деньги-то я потратил на ваши дела?

— Ну, я заплачу вам, Соломон, когда высчитаю, на сколько еще у меня убытку. Только вы мне заплатите за подмоченный и за порченый товар.

— Э, не хочу!

— Как хотите… Вы же известный практикант на то, чтобы получать с каждого, что вам не полагается.

— Это вы, Давид Абрамович, практикант не платить долгов.

— Ну, что хотите, думайте обо мне…

Оба торговца не на шутку рассорились и прервали сношения.

Помирились они странно — в связи с смертью Ильича.

Файн в это время почувствовал под собой прочную почву, вылезши из вечных мелких сделок по покупке в провинции ненужней захолустью галантереи, бритвенных лезвий и шелковых чулок. Ему улыбнулось счастье на подряде с поставкой для Мосстроя заказанного в Георгиевске чугуна, и он открыл бельевой магазин.

У Файмана дела шли хуже, потому что его беспрестанно подсиживал руководимый Бухбиндером объединенный кооператив, который теперь в числе десятка других магазинов не только раскинул одно торговое заведение прямо напротив торговли Файмана, но сплошь и рядом из-под рук у нэпмана вырывал партии товара от разных контор и представительств, будто специально выслеживая, где и что покупает Файман.

Галантерейщик, правда, духом не падал, оборачивался, но сделалось теперь это много трудней, чем прежде.

А его коллега без него стал отличаться.

Когда Москву ударило вестью о смерти Ленина, Файн по токам настроения, охватившего все население, понял, что эта смерть из числа тех, которые потрясают миллионы людей.

И он проникся сочувствием к общей скорби.

Но почтение перед трауром большинства жителей — это дело душевной деликатности, мешать же коммерции не должна была даже эта катастрофа.

Файн прежде всего добыл экземпляр плаката, изображавшего во весь рост Ленина с призывно поднятой рукой.

Он принес плакат в только что открытый им собственный галантерейный магазинчик. Взобрался на окно, пристроил плакат на витрине и, воображая, что проявляет верх ударной коммерческой мудрости, прицепил к протянутой руке изображения умершего вождя революции пару дамского белья.

После этого, оставив в магазине жену, он пошел к Дому союзов, где находилось тело Ленина и куда теперь тянулось большинство московского человеч-ника.

Файн решил отметить, что он — не враг партии и тоже верен Ленину. Но, зная, что другие торговцы будут над ним смеяться, он хотел сделать это украдкой, надеясь не дать заметить себя кому-нибудь в очереди. В душе он был за то, чтобы большевикам удалось в других государствах свергнуть правительства.