Не так давно - [74]

Не устояли и двери сыроварни. Наши грохнули по ним раз, другой, и скоба отлетела. Перед нами лежали сотни килограммов брынзы, сыра, масла. Раздать их крестьянам было нельзя. Оставалось одно — уничтожить. Мы облили сыр керосином, брынзу и масло посыпали нафталином и краской и хорошенько перемешали, чтобы испортить все до конца. Когда очередь дошла до котлов, в которых перерабатывалось молоко, то мы их порубили топорами. Этим наша акция закончилась. Точно в полночь я подал сигнал к отходу. Товарищи собрались на маленькой площади и, построившись колонной, двинулись на запад. Только сейчас со стороны города засверкали фары автомашин, но полицейская помощь пришла слишком поздно.

Все шло бы прекрасно, если бы неожиданно не прозвучали выстрелы со двора Младена Стайкова. Этот человек долго скрывал свою ненависть к партизанам и, наконец, дождавшись удобного случая, спрятался за оградой и обстрелял нас из своего охотничьего ружья. Дробью были ранены два югославских товарища, в том числе и Йова Рашич — наш старый знакомый. Раны были легкие, но идти раненые не могли. Мы вынуждены были взять в геле Ранилуг двух лошадей, на которых и доставили их на Большую Рудину.

Бай Рангел — отец Стефана — сдержал слово. Подкрутил усы, сунул ноги в галифе, вскинул на плечо с давних времен хранимое ружье и сразу стал заправским партизаном. Его пример был поучителен не только для молодежи, но и для старых коммунистов, которые все еще не могли побороть в себе колебания.

— Хватит, наломали мне кости эти гады, пришло время и им малость подрожать от страха, — сказал бай Рашо.

Утром в урочище Буче — по ту сторону Большой Рудины, мы оказали первую медицинскую помощь нашим раненым и детально разобрали ход операции. Отметили все положительные и отрицательные стороны, обнаружили слабые места в подготовке и проведении акции, обменялись мыслями с югославскими товарищами по вопросам партизанской тактики, а вечером сердечно попрощались с ними.

Эта первая совместная акция стала первой страницей в большой книге дружбы, написанной кровью болгарских и югославских партизан, пролитой ими в борьбе против общего врага — фашизма.

Получая свое первое боевое крещение, мы вкладывали в него не только все свое умение, энергию и самоотверженность, мы отдали ему весь жар души, все свои идеалы. Объятые духом борьбы, не зная, что нас ждет завтра — будет ли у нас кусок хлеба или мы будем голодать, мы уничтожили сотни килограммов сыра, брынзы, масла, от которых ломились кадки в сыроварне, но для собственных нужд не взяли ни грамма. Мы заплатили до последнего гроша за каждый предмет, взятый у торговца-миллионера Милко Йонева, потому что руководствовались нашей коммунистической моралью, основанной на честности и гуманности, хотя эта честность обрекала нас самих на несколько дней голодного существования.

Весть о нашей успешной операции прокатилась по всем окрестным селам еще в ту же ночь. Больше всего радовались крестьяне главановской общины, потому что теперь было покончено с реквизициями молока и притеснениями старосты. Хоть полиция сбила даже штукатурку со стен, на которых были написаны наши алые лозунги и еще затемно обшарила все дворы, пытаясь собрать разбросанные нами листовки, наши правдивые слова дошли до всего населения Трынского края.

Обращение партизан, призывавшее крестьян положить конец долготерпению, требовать увеличения хлебного пайка и активно, даже с оружием в руках, защищать свой труд, свои права и свободу, передавалось из уст в уста, из села в село.

«В борьбе вы не одиноки, — говорилось в листовке. — С вами партизаны. Наши общие усилия непременно приведут к свержению фашистского режима и установлению истинной народной власти».

На следующий день после нашего нападения на Главановцы туда прибыли начальник околийского управления, начальник околийской полиции и целая куча всяких агентов и полицейских. Они сразу же занялись расследованием, допрашивали людей, которые нас видели, пытались установить подробности относительно нашей численности, вооружения, одежды и способов действия, чтобы организовать контрудар и клеветническую пропаганду против нас.

Прежде всего агенты вызвали Милко Йонева — хозяина дома, где жил общинный староста Тричков и дали ему понять, что говорить надо только то, что будет чернить партизан. Но страх перед нашим возмездием заставил богача-торговца говорить правду, и он заявил во всеуслышание: «Парни эти честно со мной расплатились. Заплатили сполна и за нафталин, и за краску, и за сигареты, и за конфеты».

Не побоялся открыто сказать про нас правду и лешниковский священник. Воодушевленный нашей преданностью населению он сказал в проповеди: «Придет день, когда преследуемые ныне партизаны будут чтимы всем народом как последователи Ботева и Левского, и день этот уже недалек».

За партизан, за поддержку нашей справедливой борьбы выступали сотни и тысячи крестьян и крестьянок. На нас возлагали они свои надежды. Они делились с нами последним куском и были уверены, что иначе и быть не может, потому что партизаны плоть от их плоти и кровь от их крови.

Любовь народа к нам была колючкой в глазу у местных властей. Но они ничем не могли искоренить эту любовь или запретить ее. Приказы и угрозы, которые они слали крестьянам, чтобы те не давали нам приюта и не помогали нам продовольствием, уже не действовали. Народ твердо верил в победу и потому геройски сносил все невзгоды.