Не так давно - [75]

На могиле старосты Тричкова начальник околийского управления Драгулов высказал по адресу крестьян не одну угрозу и предупреждение.

— На каждом столбе вдоль шоссе, — сказал он, — будет висеть голова партизана или его пособника, а вы, — обратился к присутствующим Драгулов, — и впредь будете продолжать сдавать государству и молоко, и шерсть, и хлеб. Эти продукты идут на важные государственные нужды, они предназначены для нашего великого союзника — Германии.

В ответ на его угрозы и запугивания принудительно собранные на похороны женщины и мужчины желали в душе, чтобы этого правителя постигла участь их старосты, и этим желанием, которое вскоре превратилось в уверенность, стала жить вся околия.

В дни, когда мы делали свои первые боевые шаги, было крайне важно поднять авторитет нашего отряда. Мы мобилизовали все партийные и молодежные организации. Они разъясняли правильность наших действий, разоблачали ложь и клевету, возводимую на нас фашистскими руководителями и их приспешниками, и вместе с тем мобилизовали население на более решительные действия и более твердое сопротивление.

Наша операция в Главановцах имела не только политическое, но и военное значение. Мы на практике познакомились с искусством ведения партизанского боя. Планирование действий, распределение объектов и людей, тщательное и основательное ознакомление с предстоящими задачами, организация взаимодействия между отдельными группами и бойцами, распределение оружия соответственно важности объектов, сигналы для начала акции, предварительная разведка и разведка в ходе боя, охрана и пропаганда во время действий и, наконец, разбор, который мы провели в первый раз, все это стало нашим неотменным правилом.

* * *

— И откуда взялся этот Мордо! — возмущалась бабушка Лена. — Теперь он нас всех выдаст полиции. Я хоть и женщина, да никогда бы не решилась сама даться им в руки. А он мужчина, покарай его господь! Сам к ним явился. Падаль эдакая! Не хлеб мне ему нужно было давать, а камнем по голове стукнуть!

Старая женщина имела все основания возмущаться и тревожиться. Мордохай знал ее в лицо и по имени. И надо же было этому дураку сбежать и отдаться в руки властей как раз тогда, когда он был близко от ее кошары! Тревога охватила не только бабушку Лену, но и всех, кто был связан с ее сыновьями.

* * *

После операции в Главановцах мы имели возможность встретиться с людьми из самых разных сел. Тогда как главановчане были довольны ходом событий, крестьяне стрезимировской общины нам говорили:

— Когда же вы и нас избавите от реквизиций? Нам тоже нет охоты отдавать молоко и шерсть государству… А после жатвы фашисты прижмут нас и с зерном.

— Скоро избавим и вас, — пообещали мы.

И принялись усиленно готовить нападение на другие сыроварни в околии. На первом месте у нас стояло село Стрезимировцы.

* * *

Прошло уже дней семь после главановской акции. За это время мы выяснили, когда и как собирает молоко у крестьян стрезимировский молочник, и однажды утром, еще до рассвета мы вчетвером — Делчо, Стефан, Велко и я — подошли к церквушке восточнее села Джинчовцы и спрятались в хлебах.

Земля была еще влажной от недавнего дождя. Лучи солнца, проникая между колосьями, нагревали ее, и над полем поднимался беловатый парок.

Было воскресенье. Село пришло в движение. Зазвонил колокол маленькой одиноко стоявшей церквушки, и его тоскливые звуки понеслись над лугами и холмами.

Перед нами вздымалась Большая Рудина. На гребне горы лежал серый туман; он постепенно спускался к ее подножию, заливая облысевшие склоны и позволяя видеть только острые верхушки старых сосен.

По каменистой дороге затарахтела повозка. Стефан приложил ухо к земле, прислушался и сказал:

— Едет!

Мы расправили примятую рожь, затерли на дороге следы, оставленные нами, и приготовились к встрече со сборщиком молока. Пока мы занимали позиции у межи вдоль дороги, на горе показалась телега и стремительно помчалась под уклон.

— Сто-ой! — протяжно крикнул Делчо.

Возчик изо всех сил натянул вожжи, но сдержать буйных коней стрезимировской сыроварни было трудно. Задок телеги занесло на скользкой грязи, и телега едва не опрокинулась в канаву.

— Поворачивай к селу! — приказал Делчо.

Молочник еще сильнее дернул на себя левую вожжу, лошади выгнули шеи и вывернули тяжелую повозку. Мы шли по обеим сторонам и следили, чтобы он не отклонялся от дороги. Возчик виновато поглядывал на моих товарищей, потом остановил взгляд на мне и пробормотал:

— Мы же с тобой родичи и с отцом твоим добрые приятели…

— Ну и что! Сейчас все это не имеет ровно никакого значения. Надо с тобой посчитаться за реквизиции.

— Славо, племянничек, меня же силой заставили. Я не посмел отказаться — надо детям на хлеб заработать…

— Разве только тут дают хлеб? Да ведь ради их хлеба ты заставляешь сотни матерей каждый день проливать слезы! Да за такое преступление тебе одна дорога — следом за Тричковым!

Я так сказал, чтобы испытать его смелость, а он сразу же расплакался и принялся молить:

— Отпустите меня, племянничек, не убивайте. Я завтра же откажусь. Пускай собирает тот, кому не жаль своей семьи.

— Посмотрим еще, что народ скажет. За ним последнее слово. Если решат крестьяне расстрелять тебя — расстреляем, если скажут ограничиться предупреждением — тогда спасешь свою шкуру.