Не так давно - [60]

Трынские крестьяне проявляли недюжинную изобретательность в саботаже реквизиций. Поскольку обложение производилось соответственно числу овец и снопов, то с приближением стрижки овец крестьяне вычесывали у них шерсть, а перед молотьбой по ночам выколачивали в поле из снопов зерно и, продержав его до проверки в какой-нибудь яме, отвозили к себе в амбар. Такие же штучки крестьяне проделывали и с другими продуктами. Помимо этой пассивной формы сопротивления, в некоторых селах коммунисты организовали нечто вроде демонстраций протеста.

Однажды утром перед зданием общинного управления в селе Стрезимировцы, во время выдачи продовольственных пайков, крестьяне, часами ждавшие этих жалких подачек, стали выкрикивать:

— Хватит кормить нас крохами!

— Долой реквизиции!

— Прекратите вывоз в Германию!

— Пора немцам убираться из нашей страны!

Испугавшись этих выкриков, общинные власти разбежались, а крестьяне напали на склад и все растащили. Прибывшая вскоре полиция застала лишь пустые полки. Все сидели по домам как бы говоря: моя, мол, хата с краю, — я ничего не знаю. Полиция сразу же принялась искать «подстрекателей», но старания ее были напрасны. Крестьяне никого не выдали.

Молоко в селах собирали возчики, которых так и называли: «молочники», а остальные продукты — специальные реквизиционные комиссии. Для очистки совести, в своем старании помочь людям, мы разослали письма «молочникам» и тем, кто входил в эти комиссии, с предупреждением, что если они не прекратят изъятия, мы вынуждены будем их покарать. Письма подписали мы со Стефаном и поставили печать отряда. Эти письма сразу же стали известны населению и вызвали новую волну симпатии к партизанам, и перед нами открылась дверь еще не одного дома.

У БАБУШКИ СЕТЫ

В Слишовцах нам вначале давали еду и кров бабушка Раинка Захариева и моя сестра, но тут было еще немало хороших людей, которые хотели бы оказывать нам помощь.

Особенно тревожилась о нас бабушка Сета — мать Благоя Стратинова, жестоко избитого полицией и умершего от ран в 1929 году. Бабушка Сета много раз расспрашивала о нас, поручала передать нам, чтоб мы приходили к ней, но наши пути-дороги пока лежали мимо ее дома. Однажды вечером мы специально пошли в Слишовцы, чтобы встретиться с нею. Бабушке Сете было уже под семьдесят, но она считала, что у нее еще достаточно сил, чтобы бороться с убийцами своего сына.

Дом ее прилепился у самого подножья горы, и к нему можно было незаметно спуститься, хотя рядом были и другие дома. Еще удобнее было пробраться в ее кошару. Поэтому, отправляясь к ней в первый раз, мы со Стефаном решили пойти именно туда.

Войдя в длинные, плетенные из буковых прутьев створки ворот, мы оказались в загоне. Соседские псы, учуяв нас, зарычали, но быстро затихли. В одной из хлевушек жевала свою жвачку корова с телком. При нашем появлении она задвигалась и встала. Мы притворили дверь и приставили изнутри к ней сломанную рукоять от лопаты. Вскоре корова успокоилась и снова улеглась. Теленок примостился возле нее и принялся ласкаться. Она отвечала ему тем же — это была опытная мать, выкормившая благодаря заботам бабушки Сеты уже нескольких коров и быков.

Мы поискали, на что бы нам сесть, и, не обнаружив ничего подходящего, подгребли на полу уже изрядно грязную солому, и расположились на ней. До рассвета уже оставалось недолго, и укладываться спать не было никакого смысла. Я рассказал Стефану, каким прекрасным парнем был Благой — сын бабушки Сеты. Постоянные аресты и преследования помешали ему закончить среднее образование, а ведь ученье давалось ему так легко! Он весь ушел в борьбу — она была для него важнее всего. Второй ее сын, Георгий, старался во всем следовать брату. Он тоже стал коммунистом, активно работал среди строителей, а теперь был готов принять участие и в вооруженной борьбе.

Как-то в сочельник, разложив на полу по обычаю подстилки, вся семья — бабушка Сета, Георгий, его сестра Милка, жена Крыстенка и Пешо, внучонок бабушки Сеты — уселись за праздничный ужин. Как все пожилые женщины, бабушка Сета придерживалась религиозных обычаев и настояла на том, чтобы Георгий перед тем как разломить лепешку — погачу — прочел молитву. Георгий против ожидания охотно согласился. Скрестив на груди руки, он от начала до конца прочитал «Мою молитву» Ботева. Крыстенка и Милка, которые тоже знали ботевскую «молитву», улыбались украдкой, а Георгий был серьезен, словно отправляющий службу священник, и продолжал:

В сердце каждому, о, боже,

ты вдохни любовь к свободе,

чтобы в битву шли без дрожи

на душителей народа[10].

Когда он закончил последнюю строфу «молитвы», бабушка Сета покадила над трапезой ладаном и сказала:

— Гьоше, первый раз в жизни слышу такую молитву, но она куда лучше тех, которые я слушала до сих пор. Я хочу, чтоб ты теперь всегда читал мне только ее.

Георгий согласился, скрывая улыбку в усах, и объяснил матери, что молитву эту сочинил не священник, а революционер, такой же, как и его брат, который ненавидел чорбаджиев и пожертвовал собой ради бедняков.

Услышав это, бабушка Сета прониклась еще большей любовью к Ботеву, он теперь занимал в ее сердце место рядом с ее незабвенным Блажо.