Не так давно - [59]

— Согласен, — подтвердил лесник.

— Хорошо. Вот второе наше требование: передашь старосте и сборщику налогов от имени десяти партизан, что если они не прекратят реквизиции, то будут наказаны самым строгим образом. Вот и все, что мы от тебя требуем. Желательно, чтоб о нашем поручении старосте и сборщику стало известно всему селу.

— Все выполню, — пообещал лесник и, попрощавшись, побежал вниз по круто спускающейся поляне.

Даже когда мы его отпустили, он все еще не верил, что доберется живым до дому. Он бежал с несвойственной для его пятидесяти лет резвостью, не раз падал на крутом травянистом склоне, пугливо озирался, осторожно поднимался на ноги и снова бежал, чтоб поскорее скрыться в зарослях кустарников.

— А что если мы ему вдогонку пульнем в воздух?

— Он умрет от страха, ты же видел, какой он храбрец.

Когда лесник скрылся из виду, мы тоже отправились в путь. Пришли к тете Божане. Когда мы рассказали ей про лесника Симо, она подошла к нам, ласково потрепала нас за вихры и сказала:

— Дай вам бог здоровья, ребята! Сами увидите, как вас будет благословлять народ!

Нам очень хотелось знать, что говорят про нас власти и что — народ. Но кто мог нас теперь об этом осведомить? Появляться в Слишовцах после ареста Владо было рискованно, в Ранилуге — тоже. Теперь безопаснее всего было отсиживаться у Гюро Симова.

Мы дали тете Божане пароль, условились о знаке, по которому она будет распознавать, когда мы в лагере в ближнем лесу, сожгли тетрадку лесника с актами и на заре перебрались в кошару Гюро Симова.

Как всегда, и в это утро первым пришел в кошару бай Гюро. Он остановился в дверях, усы его растянулись и на лице сверкнула довольная улыбка. Он улыбался так, когда на душе у него было хорошо.

— Что произошло, бай Гюро? Рассказывай скорей! — насели на него мы со Стефаном, не успев еще поздороваться как следует.

Мы словно предчувствовали, что до него дошла новость о вчерашнем происшествии.

— Как что?! Ведь это вы вчера поймали лесника из Ярловцев?

— Неважно кто, рассказывай, что говорят люди!

Бай Гюро присел на пороге и рассказал нам все, что слышал, и это от начала до конца было все то, что мы наказали сделать леснику. Правда, было еще и кое-что сверх того. Бай Симо допустил небольшое преувеличение. Чтобы надежнее обезопасить себя, он сказал, что когда его ловили, он успел насчитать около двадцати партизан. Все остальное он передал точно.

— От кого ты это слышал, бай Гюро?

— От сборщика налогов. Утром он заезжал к нам в село. И первым делом, как только зашел в кофейню, принялся рассказывать про Симо.

Когда мы услышали, что сборщик налогов в Бохове, у нас даже глаза загорелись, но скоро пришлось разочароваться — оказывается речь шла не о Цоньо Йорданове, а о его помощнике.

После истории с лесником люди ждали, когда наступит черед Тричко Тричкова и Цоньо Йорданова. По селам пошли гулять слухи и самые разные предсказания.

Хотя перед людьми оба они выставляли себя великими храбрецами, все же поспешили обзавестись ружьями и лишь изредка ночевали у себя дома. Крестьяне спрашивали друг у друга: «Ну как там — живы еще староста и сборщик налогов?» — «Пока живы, — отвечали наши единомышленники, — да долго не протянут!»

История с лесником Симо была очень поучительной для нас. Она еще раз напомнила нам, что в нашей деятельности самое важное — это политическая работа и политическая оценка. Авантюризм нам противопоказан. Он может увести на чуждый нашей партии путь. За то, что мы пощадили лесника и сохранили ему жизнь, он отплатил добрым словом, изобразив нас людьми культурными, человечными, заботящимися о судьбе народа. Его восхищенные рассказы о нашем обхождении и человечности помогли опровергнуть клевету фашистов, выставлявших нас какими-то разбойниками. В глазах крестьян мы были честными, справедливыми, зрелыми людьми.

СОПРОТИВЛЕНИЕ КРЕСТЬЯН

Почти в каждой общине Трынской околии фашисты создали по сыроварне для переработки реквизированного молока в брынзу и сыр, которые они отправляли в Германию. Женщины и дети очень горевали по молоку. При ничтожных хлебных пайках оно было их единственной пищей. Мы поставили себе целью любой ценой помешать реквизициям: с одной стороны это будет облегчением для крестьян, а с другой, — немцы не получат болгарского сыра и брынзы.

Сильно ухудшилось и положение трынских мастеровых людей. Строительство в городах почти прекратилось, других доходов не было, а узаконенный правительством грабеж продолжался. Продолжалась и агитация за вступление Болгарии в войну и отправку нашей армии на Восточный фронт, против Советского Союза.

Все это усиливало отчуждение народа от фашистских правителей и заставляло его искать поддержки у таких сил, которые поведут его по другому пути — пути спасения.

Какой честный человек в Болгарии мог поднять руку на русских людей, отцы и деды которых сражались плечом к плечу с болгарами в битвах под Плевеном, Шипкой и Стара-Загорой за наше освобождение? Какой болгарин мог сказать, что фашист-немец ему ближе советского человека, готового своей жизнью жертвовать во имя дружбы? Только сердце врага Болгарии могло быть бесчувственно-мертвым к дружбе между нашим и советским народами, основанной и скрепленной совместно пролитой кровью обоих братских народов.