Не так давно - [168]
Здесь вместо погибшего майора Дэйвиса мы застали капитана Томпсона — худощавого, высокого, стройного офицера лет тридцати пяти. Томпсон очень хорошо знал болгарский язык, был общительным и хорошим собеседником. Болгарский язык, по его словам, он выучил от своей матери — славянки.
Томпсон с большим старанием заучивал партизанские песни, переводил их на английский и вел подробный дневник наших операций.
По сравнению с майором Дэйвисом Томпсон выглядел более симпатичным, тепло говорил о революционном прошлом болгарского народа, об успехах Красной Армии, о партизанском движении, осуждал затяжку с открытием второго фронта со стороны Англии и США, вообще старался оставить у нас о себе впечатление как о передовом человеке.
Однажды, когда мы обедали только втроем — Владо Тричков, Томпсон и я, — товарищ Владо Тричков спросил его:
— Как вы относитесь к коммунистам?
Томпсон ответил:
— Хотя сам я не коммунист, но к коммунистам отношусь с уважением. Это честные люди, искренние, защищающие интересы своего класса.
Сразу после моего прибытия в Црна-Траву мы занялись разрешением некоторых организационных вопросов. На порядке дня стоял выбор нового партийного руководства Трынской околии. Все были окончательно убеждены, что товарищ Арсо Рашев не может руководить организацией с требуемой решительностью.
Новый комитет был сформирован в следующем составе: секретарь — Георгий Григоров, члены комитета — Денчо Гюров, Арсо Рашев, Стоян Якимов, Петр Станимиров и Цеца Тодорова. Арсо Рашев вместе со Стояном Якимовым отвечали за работу в городе, а Цеца — за околийскую организацию РМС. Связь между ними и городом в то время осуществлял Стоян Якимов, по встречаться с ним с каждым днем становилось все труднее. Нужно было искать другой выход.
После перевыборов околийского руководства я должен был объединить работу в Трынской, Брезникской, Радомирской, Царибродской, Босилеградской, Годечской и Софийской сельской околиях. Делчо был включен в штаб зоны, и на него возложили работу по переброске оружия из Трынской в другие околии.
Однажды утром Владо Тричков сообщил мне, что решил отправиться в Софию, и попросил меня сопровождать его некоторую часть пути. Я приготовился, дал указания оставшимся товарищам, и мы отправились в путь. Ведение переговоров с английской миссией товарищ Тричков возложил на Гочо Гопина, а Георгий Аврамов, Тодор Младенов, Златан, Георгий Григоров и еще несколько партизан должны были направиться в Брезникскую околию, где Тодор и Момчил подготовили переход в отряд большой группы новых партизан. С этой целью бай Пешо, Тодор и Момчил должны были встретиться со мной в селе Расник для уточнения подробностей этой операции.
С Владо Тричковым шли мы несколько дней. Он был довольно грузным человеком, двигался медленно, к тому же мешала и плохая погода. Земля размякла, на обувь налипала грязь, и ноги становились тяжелыми, как бревна.
Шел Владо Тричков по полям и ругался. Ругал все подряд: фашизм, слякоть, подтаявший снег, который был виновником этой липкой брезникской грязи.
— Разве для меня такая дорога, в мои-то годы, — говорил он. — Вот если бы сюда водочки с хорошей закусочкой — это другое дело. Поэтому давай, Славчо, быстрее кончать с фашизмом.
А я ему отвечал, что пользы от водки мало, что она отравляет человека, истощает его и пр., вообще говорил все то, что узнал в обществе трезвенников, заветам которого я остался верен. Сказать, что спирт затуманивает сознание, я не посмел — передо мной был старый испытанный борец, посвятивший всю свою жизнь борьбе за счастье народа.
— Все это плохо для тех, которые не умеют пить. Сам знаешь, дело мастера боится.
После такого «аргумента» я замолчал. Он был человеком опытным, много пережившим, много видевшим и много страдавшим. И действительно, зачем было бы лишать такого человека маленького удовольствия, которое ему доставляли одна-две рюмки или сигарета? Но я, по-видимому, был еще очень молод, чтобы понять это.
Товарищ Владо Тричков особенно восхищался гостеприимством людей нашего края. Этот восторг шел не только оттого, что почти всю дорогу крестьяне угощали нас самой лучшей едой, а потому, что он давно и очень хорошо знал трынское население.
Не было такого, чтобы незнакомый человек попал в какое-нибудь трынское село и его бы не пригласили переночевать и поужинать. Трынчане сами бедствовали, но если к ним приходил гость, они рубили голову последней курице, лишь бы не осрамиться перед ним. Это гостеприимство, вероятно, можно объяснить их жизнью, связанной с лишениями, скитаниями. Они неоднократно испытывали то неприятное чувство, которое испытывают люди, уставшие в дороге, голодные, волей судьбы заброшенные в чужие края и не имеющие где головы приклонить, если не позовут в дом.
Настоящее имя Владо Тричкова я узнал только в Брезнике. При встрече с Александром Тинковым последний так растерялся, увидев Владо, что забыл и конспирацию, и все остальное. Только тогда я понял, что бай Иван — это бай Владо, что именно для него год назад мы собирали деньги и продукты, чтобы он не умер от голода в концлагере «Гонда-Вода», отчего он стал мне еще более приятен и близок. Теперь я понял его старые связи с нашим краем — ведь он здесь родился.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.